без него не хожу. Секреток понаставил. Черт, а не сапер!
Сопит Ксендзов рядом.
Где-то снова заахало тяжело. По ушам давануло.
— С Карпинки… саушки. Там и госпиталь. Близко от передка. Пятнадцать минут всего и на стол. Так бы половину раненых не вытащили. Ротный водку хирургам отдал. По врачихам «духи» из миномета долбили. Прикинь… А че, я думаю, правильно, что отдал, сколько пацанов с того света…
Грохнуло в городе, взорвалось утро фугасным эхом. Перевезенцев не обращает внимания на частые взрывы, снова тычет пальцем в карту.
— Ксендзов знает. Там не больше ста метров до «духовских» позиций, можно совсем плотно подобраться. Квартал мы начнем чистить, вы услышите. Тарарама будет!.. После артподготовки и пойдем…
Когда с ночи низкое небо просветлело до серого, и бесформенные тени поползли по городским развалинам, начался бой.
Первый дом, который стоял на пути атакующих зиял черными провалами окон и рваными дырами от прямых артиллерийских попаданий. В доме во многих местах дымилось и горело. Когда пехота, мелкими группами по двое, трое, хоронясь за броней бэтеров и БМПшек, двинулась вперед, боевики, выбравшись из подвалов, рассредоточились по нижним этажам и открыли по наступающим сильный огонь.
Иван с Саввой оборудовали позиции в пятиэтажке, стоящей параллельно с направлением атаки роты.
Маленький солдатик Ксендзов оказался болтливым не в меру. Бубнит и бубнит над ухом. Савва обосновался на крыше, Ивану одному пришлось терпеть доставучего сапера.
— Когда через хребет шли… ух красиво. Кавказцев видел, мама не горюй, настоящих… собак, кобелей. Горбатые! Мужик там, пастух, овец своих собирал в кучу. Нам подарил одну.
«Угу, подарил», — ухмыльнулся Иван.
— Слышь, заноза, отвали. Сиди и чтоб не шевелился… Оп-пачки! Пошли, — Иван прильнул к прицелу. — Так вы не с Дагестана идете?..
— Не-а, с за хребта… Терскава.
— Тоже путево. Все, Ксендз, нишкни. Паси выходы. Сзади подберутся, хана всем.
Ксендзов, сообразив, что шутки кончились, прихватив автомат, скатился вниз на один пролет, пошабуршал там немного и притих.
Первым выполз на пустырь между домами танк.
Иван еще с первой войны с уважением относился к танкистам. Реальные смертники: сидят в консервной банке, и никуда из нее не деться. По тебе из гранатометов, мины под гусеницы. А ты первым! А за тобой голая пехота. Куда ж пехота без танка, куда танк без пехоты? За танком бэтер выруливает, «бэха» по левому флангу.
У Ивана рация на груди в разгрузке. Слушает Иван войну:
— «Коробочка» … кхрр… дай «карандаш» право… третий проем…
— Бу-бухх! — через пару минут в ответ с пустыря.
— Еще дай… левее ориентира…
— Сохатый, «шмеля» … крайнее… шшш… на первом этаже…
— Тах-тах-тах, та-та-тахх…
— «Таблетка», бля… штшш… Бутузу. У меня «трехсотый»… двое, епта, ползи быстрее!
— «Коробочка», по тебе выстрел… Мимо! Сдай назад! За угол, за угол…
— Сокол, Сокол первый!
— Началось, — вслух подумал Иван, надавил кнопку. — На связи Сокол первый.
— Гранатометчик. Ориентир два на фасаде один. Левее в третьем окне…
Иван нашел нужное окно в фасаде дома. Чернела дыра, пусто внутри. Ниже в оконных провалах копошатся автоматчики, но то не его работа, то огнеметчиков с фронта: запустят «шмеля» — всех выкурят. Мелькнуло в окне. Иван как пружина весь подобрался, но тут же по привычке, наработанной у Батова, задышал ровно, пальцем тонко коснулся курка.
— Вижу, работаю.
Все произошло в считанные секунды.
Гранатометчик, расслабившись от безнаказанности, близко придвинулся к окну. Иван поймал его в окуляр прицела как раз в тот момент, когда тот, вскинув гранатомет на плечо, целил по рычащему, пятившемуся назад танку. Иван разглядел черные усы, короткую бороду и красный рот, открытый как в крике. Гранатометчик замешкался всего на мгновение, поднял голову. Иван навел острие галочки на горло с синим выпирающим кадыком. Оскалился хищно, и плавно нажал на курок.
Случается так в летний зной…
Когда духота кроет тело липкой влагой, когда уже нечем дышать, думаешь только об одном: скорей бы… скорей бы грянул ливень! Дождь прольется на землю, и свежий ветер, сорвавшись с небес, оттуда, где могучие восходящие потоки поют свои нескончаемые песни, принесет долгожданную прохладу. Стихнет ветер. Стиснутое свинцовой грозой небо вдруг расколется надвое рыжей молнией. И грянет гром! Рухнет с ветвей испуганная птица, распластается по ветру; а которые слабы крылом, стукнутся о камень и сгинут в мутных дождевых потоках.
Иван видел — отчетливо увидел, как враг, пораженный его пулей, вскинув руки, повалился назад в черноту проема. Иван вспомнил Батова — «в обратку словишь», но выждал свою секунду и увидел, как разорвало горячим свинцом синий кадык.
— Первый!
И снова хрипела рация голосами войны. И не было Ивану времени торжествовать; он отпрянул от окна, пригнувшись, выбрался из пыльной комнаты.
— Сокол один, Соколу второму.
«Савва проснулся», — мельком подумал Иван, переваливаясь через груды развороченного взрывами бетона и кирпича. — На приеме Сокол…
— Работаю по крыше, тут засел один, да…
Оглушительно стрелял на пустыре танк, ожесточенно тяфкали пушками «бэхи», заливался крупнокалиберным лаем пулемет бэтера. Продвигалась пехота. Вот уже подобрались к крайнему подъезду, ворвались внутрь. Может, бойцы Перевезенцева, а может, и не его — из другого взвода. Иван машинально искал глазами лейтенанта, но все не находил.
Засек Иван автоматчика-боевика, снес ему голову — прямо в лоб.
— Второй.
За спиной послышался шорох. Иван замер — нащупал пистолет у пояса. Сзади раздался знакомый голос:
— Ща подвалы станут рвать… мои с саперного.
Иван оттер со лба выступивший обильно пот.
— Ну, ты ду-ура! Завалил бы тебя… Тебе чего сказали делать, какого… лазаешь за спиной? Присядь от окна, душара.
Ксендзов привалился к стене в тень, надвинул на лоб каску, обиженно пробубнил:
— Мне на дембель весной.
Штурм дома подходил к концу. Иван глянул на часы и удивился. Три часа боя прошли как одна минута. Наступала развязка. Танк и огнеметы загнали ожесточенно сопротивлявшихся боевиков в подвалы. Дом блокировали. Там, внутри, откуда валил дым, рвалось наружу пламя, слышались еще выстрелы. Бой переместился на пролеты и этажи здания. Но скоро и там затихло.
Иван связался с Саввой.
— Сокол… Сокол второй, первому… Ты где, чурка? Спускайся…
— Тшкрхх… Сокол… злой как собак, — не обижается Савва. Савва хладнокровный. — Иду… лезу, да…
Бой закончился. У брони суета. Грузят раненых. «Тяжелых» укладывают внутрь бэтера, тех, кто сами двигаться могут, подсаживают на броню. Бэтер взревел и, не разбирая дороги, через пустырь понесся к шоссе.
Ксендзов потянул Ивана за рукав.
— Гляньте, вон мои. Ща подвал рванут. О, потащили…
К дому, пригнувшись, побежали двое солдат. Один волочил длинную палку с примотанным на конце зарядом. Запалив шнур
