видимостью нормы: разрушал то, что было под водой, не задевая ее поверхность. Он успокаивал тех, кого желал уничтожить, оказывая им почести и давая должности. Это не вызывало доверия к королю, а приводило к взаимному недоверию, которое так запутало дела, что ни одно обычное правительство не могло бы работать, потому что никто не мог точно понять намерения короля: о них догадывались, но король их скрывал. Двух знатных дворян, которых Филипп боялся больше всего, графа Эгмонта и принца Оранского, он назначил на две из важнейших штатгальтерских должностей – Эгмонта во Фландрию и Артуа, Вильгельма в Голландию, Зеландию и Утрехт. Он также навязал им непопулярную обязанность командовать испанскими войсками.
Регентшей Нидерландов на время своего отсутствия Филипп назначил свою сестру по отцу Маргариту, герцогиню Пармскую. Она была дочерью Карла Пятого и молодой женщины из Гента, родилась и была воспитана в Нидерландах. Хотя она долго не была там, потому что жила в Италии – сначала была женой герцога Флорентийского, потом герцогиней Пармской, – нидерландцы чувствовали в ней свою, местную принцессу. Внешность у нее была совершенно фламандская: крепкое телосложение, умное лицо с крупными чертами и мужская походка – широкий шаг авторитетного человека. Умеренная и добропорядочная в своих привычках, она нравилась народу, а у дворян заслужила некоторое уважение тем, что была великолепной наездницей, и будила в них рыцарские чувства тем, что по своей глубинной сути была женственной: во время работы совета она с начала и до конца заседания вышивала на пяльцах; причем непривлекательное лицо и большие усики не совсем лишали ее женственности. Однако лучшими качествами Маргариты были ее ум и доброта. Но, к несчастью, ей не хватало того, что ей было всего нужнее, – твердого характера и достоинства. Филипп, уезжая, не дал ей права на последнее слово в делах Нидерландов. О каждом важном решении надо было сообщать ему в Испанию, а это означало задержку примерно на месяц, даже если почта прибывала без задержки, а король отвечал немедленно. В стране, где события развивались быстро и где многое зависело от использования преимущества момента, это замедляло работу правительства.
Вначале министры Маргариты не вполне осознали ее роль во власти, но они сразу поняли, что при ее регентстве сохранится самая непопулярная черта политики Филиппа, а именно существование внутри Государственного совета другого неофициального совета, малого. Раньше центральным органом управления Нидерландами был Государственный совет, имевший много ответвлений – совет по финансовым вопросам, военный совет и от случая к случаю – внутренний совет, который созывали для решения конкретных вопросов. В Государственный совет входили штатгальтеры, высшие офицеры армии и те, кого мы сейчас назвали бы начальниками департаментов, – опытные гражданские чиновники из образованных слоев общества. Этот совещательный орган обсуждал с регентом или с королем, если тот не был в отъезде, все политические и административные вопросы, и важные решения выставлялись на голосование. Результаты обсуждений передавались Генеральным штатам, когда наступало время голосовать по вопросу об очередной субсидии. Эта система очень слабо скрепленных один с другим элементов власти – король или регент, Государственный совет, штаты – была классической зачаточной формой народного правления. Пока сохранялась связь между ее тремя частями, то есть совет контролировал правителя своими рекомендациями, а штаты давали почувствовать свое мнение, предоставляя деньги или отказывая в них, система могла эффективно сдерживать авторитарные наклонности правителя. Но Филипп был склонен сводить свои консультации с советом к чистой формальности, а советы получать без свидетелей от своих приближенных. Уезжая, он дал Маргарите четкие указания обсуждать некоторые вопросы только с этими избранными министрами, которых обычно называли тайным советом, или consulta. Таким образом, финансы, правосудие, полиция и в первую очередь административные назначения и вопросы, касавшиеся конституции, были вырваны из рук знатных нидерландских дворян и полностью отданы подручным Филиппа.
С этого времени Государственный совет стал чисто формальным собранием, где просто сообщали как указания то, что решил этот малый совет. Так Филипп низвел нидерландских аристократов на уровень простых чиновников-исполнителей, и это был пролом в первой из стен, стоявших на пути наступавшей испанской монархии. Главными в малом совете были епископ Аррасский, позже ставший кардиналом Гранвелой, граф Берлеймон, не имевший там значения штатгальтер Намюра, подобострастный конъюнктурщик, и Виглиус ван Айтта, эффективный гражданский чиновник без творческих способностей. Все трое были людьми Филиппа.
Но разве знатнейшие люди Нидерландов могли смириться с таким положением без борьбы? Кроме принца Оранского, были и другие, готовые протестовать, – пылкий Эгмонт, опытный министр и знаменитый воин, одержавший славную победу при Сен-Кантене; Хорн, адмирал Нидерландов и штатгальтер провинции Гелдерланд и города Зютфен; Хорн был старше Эгмонта, служил всегда добросовестно, имел длинный послужной список и достаточно высокое мнение о своих достоинствах; младший брат Хорна, импульсивный Монтиньи; ворчливый Берген, вспыльчивый маленький Хогстратен, заносчивый Мансфельд. Все это были люди знатные, более богатые, чем любой кастильский гранд, и считавшие, что их семьи служили в Нидерландах предшественникам Филиппа еще в те дни, когда Испании не существовало.
Многие из них были соединены со своим государем еще одной, и более священной, связью, которую он, отнимая у них положенное им влияние, видимо, упустил из виду или, по меньшей мере, посчитал слабой. Этой связью был орден Золотого руна. Хитрый герцог Филипп Добрый основал этот орден якобы для того, чтобы освободить христианский мир от турок. Эта цель никогда не была достигнута, ее даже не пытались достичь, но остальные правила ордена продолжали действовать. Согласно этим правилам, рыцари имели привилегию быть созванными на собрание в любом случае, когда правитель Нидерландов, их председатель, нуждался в совете, давали торжественную клятву высказываться в этих случаях откровенно, и это право на откровенность тоже было их привилегией. На капитуле ордена Золотого руна государю Нидерландов могли сказать слова, которые очень неприятно слушать, но имевшие величайшую ценность для формирования политики этой страны. Но Карл Пятый в последние годы своего правления принял в орден нескольких иностранцев, преподнося членство в нем как почетный дар за выдающиеся заслуги своим союзникам, хотя орден никогда не предназначался для этой цели. Филипп Второй продолжил следовать этому новому обычаю. Однако, председательствуя на первом для него капитуле через несколько недель после отречения своего отца, он дал членство в ордене тем, кому оно полагалось, – нидерландским аристократам, которых отец рекомендовал ему в качестве министров, а именно принцу Оранскому, графу Эгмонту, графу Хорну, герцогу Арсхоту и графу Берлеймону. Но Филипп, в отличие от отца, никогда не понимал, что знак Золотого руна – нечто большее, чем украшение или награда. Хотя в последующие
