нему рукой. Хочу поцеловать плоские соски, что открыты для ласк.
И улыбаюсь при этом как дурная, потому что раз Андрей раздевается, значит собирается плотно заняться моим обучением.
А я жажду быть обученной только для него.
— А ты сам часто занимаешься?
— Вот сейчас должен быть на тренировке. Так что тебе придется заменить мне занятия спортом.
— О, — раскрываю я глаза и жалю его стоящий колом член. — Значит сегодня мы будем помогать друг другу.
Андрей не улыбается. Впрочем, на его лице редко можно увидеть эмоции. И это напрягает. Так хочется залезть ему под кожу, узнать его мысли. Понять, что он чувствует ко мне.
— Ты отвлекаешься.
Снимаю футболку и ложусь на мягкий ковер, но уже чувствую, что немного натирает поясницу.
— Остальное тоже.
Я с радостью освобождаю свое тело от лишнего и наблюдаю, как быстро скидывает вещи Андрей. Завожусь от нетерпения ощутить его в себе, хотя и никогда не признаюсь ему в этом напрямую.
— Теперь подними ноги. Вот так, — он подходит ближе, и я прижимаю пятки к его животу, а именно к члену.
Более того пальчиками стараюсь провести по выпуклым венам, тронуть голову. Андрей добивает, просовывает член между стопами и совершает несколько медленных фрикций доводя меня до грани.
— Теперь раздвигай ноги широко и снова поднимай. Делай так несколько раз.
Я подчиняюсь, словно может быть иначе. Раздвигаю ноги в спокойном ритме. Мышцы работают, как и все рецепторы, которые очень нуждаются в Андрее. В его силе и власти, которое он источает как запах. У меня от него мозг размягчается до состояния желе.
Сглатываю, когда на десятый раз он ловит мои стопы на члене и снова об них трется.
Если я еще не залила ковер своими соками, то это дело времени.
Когда я раздвигаю ноги Андрей смотрит вниз, дыша часто и глубоко.
— Оставь ноги широко раскрытыми.
Он садится на корточки, удерживает мои ноги и касается взглядом самого центра. Обжигает, убивает во мне все разумное, превращая меня в развратную, жаждущую ласки кошку.
— Андрей, — пытаюсь елозить, но он лишь головой качает.
— Сделаем березку.
— Что?
Он сам сводит мои ноги.
— Теперь закинь их за голову, — показывает он как, а у меня внутри все переворачивается, потому что стоит моим носочкам коснуться пола, как его пальцы касаются открывшейся щели. — Умница моя.
Он разводит мои ноги так, чтобы видеть лицо. Я сглатываю, когда он приставляет налитую кровью головку к половым губам. Влажным до невозможности.
Руки ставит около моей головы так, словно отжиматься собирается. Но напряжение в воздухе, которое уже ножом можно резать, точно не располагает к занятиям физкультурой.
Он молча врывается в меня, снося остатки мыслей и выдыхает с животным звуком «Блять».
Больше нет приказов, нет требований, только страсть, завлекающая нас в свои силки.
Андрей не церемониться. Вколачивается на полной скорости. Смотрит то в глаза, то на грудь, что колеблется в ритме жестких толчков, то в глаза. Я не могу их закрыть. Стараюсь ловить все, что мелькает на лице Андрея. Му’ка. Боль. Наслаждение.
Это такая дикая смесь, что меня начинает потряхивать.
Хочется ощущать это наполнение всегда. То, как грубо он вторгается в меня, как набухшие вены царапают мягкие стенки, как они стягиваются вокруг его ствола, словно взяв в плен. Не желая отпускать. Он выходит из меня, шлепает по влажным половым губам, распространяя брызги и острый запах возбуждения. А затем вместо члена вставляет пальцы.
Сращу два. Доводя меня до границы, за которой вряд ли я увижу что — то кроме пятен света перед глазами. Вторая рука накрывает мою ноющую грудь, сжимает до боли сосок.
Я открываю рот, чтобы сказать, как мне хорошо, как мне все нравится, но в этот момент я задыхаюсь от ощущений, потому что твердые, сухие губы Андрея жалят мой клитор, давая окончательно мне потеряться в этом порочном удовольствии.
Я стискиваю пальцами волосы Андрея и выпускаю из себя сладкий стон. Содрогаюсь всем телом. Растворяюсь в счастье, накрывшим меня с головой как волна.
Меня отпускает только когда слышу шелест фольги.
Открываю глаза щурясь от яркого света. Оказывается, Андрей уже перевернул меня на живот. И теперь ставит в колено — локтевую, собирая в кулак волосы. Натягивает на себя, выгибая в пояснице и требуя:
— Хочу, чтобы ты кричала, малыш.
Почему — то в этот момент находит разочарование. Спускает с небес на землю и не дает ощутить всей прелести страсти, в которую погружается Андрея натягивая меня на себя. Грубо, жестко, порой даже жестоко, с каждым толчком усиля из скорость и уменьшая амплитуду.
— Давай, давай, кричи, сука! — выбивает он у меня крик очередным ударом головки об матку.
И дело не в том, что в презервативе менее острые ощущения, а в том насколько Андрей все же контролирует себя.
Я сейчас кукла, которая просто удовлетворяет его потребности, кукла которую он, не смотря на «верю» просто удобно использовать.
«Сама ведь хотела, чтобы он остался», — шепчет подсознание и помогает мне принять ситуацию такой какая она есть.
Принять участие, когда Андрей громко шлепает меня по заднице снова и снова толкаясь в меня членом, словно пытаясь проткнуть насквозь, словно наказывая за неудобство, которые причиняю.
Но даже разочарование не дает мне закрыться, когда Андрей трогает мой клитор, когда прикусывает кожу на спине. Кончаю так же сильно. Пусть и с оттенком горечи.
Андрей кончает следом, а я кусаю губы, чтобы не плакать, чтобы, когда он повернет меня к себе я как обычно наградила его улыбкой и своим «спасибо» потому что больше у меня ничего нет.
Мы вместе принимаем душ после, я сама вызываюсь намыливать его тело, скольжу руками по идеальному торсу, исполняю маленькую мечту и ласкаю соски. А потом он укладывает меня спать. Как маленькую. По голове гладит и шепчет какая красивая. И только за эту ласку я готова заранее простить ему любые унижения и грубость. Потому что никто не был со мной столь нежен. Никто не делал для меня того, что делает Андрей. Никто…
— Андрей, расскажи о себе, — прошу я, утыкаясь ему в шею и почти засыпая. Впитывая в себя его запах, его энергетику, как вампир, питаясь ею. — Как ты оказался сыном того ужасного человека.
Он глотает смешок и крепче меня в объятиях сжимает. Милый… Мой мишка.
— Знаешь, что сказал мой так называемый отец, когда встретил меня возле приюта в восемнадцать?
— Что? Ты шутишь? — сна не в одном глазу. Поднимаюсь и в глаза его смотрю. —
