уши. Однако воин начал не с ответа.
— Как ты сам считаешь, брат, что хотел сказать Спаситель, придя в этот мир? — поинтересовался Юрко, глядя на дорогу, которая в этом месте делала крутой поворот, скрывая свое продолжение среди густого подлеска.
— Ну как же? — удивился писарь, — грехи наши тяжкие на себя взять…
— И что? Грехов стало меньше? — губы Юрко тронула чуть заметная улыбка.
Ивашка смутился и впервые задумался — не была ли жертва Христа напрасной, ведь он своими глазами видит, как живут, снедаемые страстями, в суете сует его родичи и братья, да и он сам, грешный… Подумал и испугался своей мысли — «богохульство-то какое»… А Юрко тем временем продолжал.
— Давай по-другому спрошу тебя, брат. Чем отличаются христиане от язычников?
— Бог Един… — промямлил писарь, — а язычники — многобожники…
Юрко снова улыбнулся и покачал головой.
— А чем отличаются христиане от фарисеев? У них вера в единого Бога, Завет. Что не так?
— Они Спасителя не признали, — буркнул сбитый с толку Ивашка, чтобы сказать хоть что-то.
— Не признали, — согласился Георгий, — а ты бы признал? — он повернулся к Ивашке и устремил на него свои синие глаза. — Вот представь, как обитель посетил неизвестный странник, зашёл в храм Троицкий и сказал с порога в глаза братии: «Горе вам, книжники и лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды.»(**)
Ивашке даже жарко стало, как представил такую картину. Надо бы что-то сказать в ответ, да в голову не лезет ни одна толковая мысль, а всё какая-то несуразица — то богохульство, то глупость… Впрочем, Георгий на ответе не настаивал. Он дернул поводья, заставляя своего жеребца идти резвее.
— Что пришел сделать Иисус? Что он изменил? Чем христиане стали отличаться от других? — Юрко поторапливал коня, а Ивашка, поспешая за ним, уже не пытался угадывать. — Обычно отвечают: он пришел взять на себя наши грехи. Но это слишком просто, потому — неверно… Да, Спаситель взял на себя наши грехи, а завтра мы новых наделаем. И что тогда?
— Что? — эхом повторил писарь.
— Эта традиция осталась с глубокой древности. Когда в жизни людей накапливалось много страха и боли, они выбирали «козла отпущения», чтобы тот один страдал за всех. Так проще. Так снималась вина со всех и перекладывалась на одного. Принесите жертву, и все наладится, станет как прежде. Простое решение. Безопасное. Ударь приговоренного к смерти, будь как все…
Юрко натянул поводья, приостановился, внимательно посмотрел на Ивашку и, убедившись, что тот его внимательно слушает, продолжил.
— Жизнь и смерть Спасителя, как факел в ночной тьме, осветили истинный Путь на Небо, даже когда в качестве жертвы был избран он сам….
Чернец перехватил ивашкины поводья, потянул к себе, заставляя коней прижаться боками друг к другу, и, потемнев лицом, сурово отчеканил, громыхая над ухом писаря:
— Никого нельзя приносить в жертву, кроме себя! Понимаешь? Всё остальное не по-христиански!..
— Я понял, — испуганно прошептал Иван, — вот те крест!..
— И крестимся мы, и нательный крест носим, выказывая готовность принести в жертву себя по примеру Спасителя нашего, а не украшения ради…
Ивашка молча кивнул. Юрко отпустил поводья, и кони отпрянули друг от друга.
— Христианская жертвенность подняла нас над суетой и приблизила к Творцу, — продолжал Георгий спокойным голосом. — Главное — раскаяние, понимание, что мы сами виноваты в чем-либо. Мы самим просим у Бога прощения и прощаем других…
Юрко вздохнул, взгляд его стал жёстче, скулы заострились, глаза сверкнули холодным синим огнем. Писарю показалось, что лицо ратника изменилось, постарело, молодую кожу прорезали глубокие носогубные складки и шрамы.
— Но, как и тысячу лет назад, есть те, кто облегченно хлопает в ладоши, когда жертве режут горло. Фарисейский канон — привычное, удобное решение проблем.
Юрко замолчал, тяжело дыша. Ивашка опасливо покосился на взволнованного попутчика…
— Ты меня напугал, — тихо произнес писарь, — своей ненавистью…
— Во мне её нет, — торопливо ответил Юрко, распрямился и превратился в прежнего. — Это ярость. Как у Спасителя, когда он переворачивал столы, изгоняя менял из храма…
— А как отличить одно от другого?
— Ненависть всегда личная и обращена на собственное благо. Она безжалостна, стремится уничтожить врага и всегда питается первобытной животной энергией. Ярость иная. Она несет в себе Свет, а не Тьму. Она жертвенна и обращена на благо тех, кто тебе дорог. Она — во имя Жизни. Она жалеет врага, как заблудшую душу, которую еще можно спасти, а потому не стремится уничтожить его любой ценой, но лишь сделать безопасной исходящую от него угрозу. Ненависть лжива, бессильна и бесплодна. Она ведет в пропасть и небытие. Ярость — благородна, могущественна и животворяща, ибо от Бога. Она защищает Жизнь на Земле.
— Трудный выбор, однако…
— Об этом я и хотел тебе рассказать, да видишь — увлёкся… Гордыня обуяла. — Юрко обернулся, сверкнул белозубой улыбкой, и подняв глаза к небу, промолвил, — прости мя, Господи! — затем толкнул Ивашку локтем, — отпустишь грехи мне, Иван?
— Да я ж не иерей, — смутился писарь, — и не в храме мы…
— Для истинно верующего — весь мир — храм… Ну? — Юрко склонил голову. — У тебя есть выбор — взять на себя священническую ношу или уклониться. Решай!
Скороговоркой произнеся молитву об отпущении грехов, Иван осенил Георгия крестным знамением и вытер рукавом внезапно выступивший на лбу пот.
— Тяжко-то как…
— Нелегко, — согласился Юрко. — Свобода воли и муки выбора — щедрый подарок Господа и тяжкий крест наш, такой же, как и момент сомнений и величайшего выбора земной жизни Спасителя на Масличной горе в Гефсиманском саду. Представь только, Ваня, этот самый тяжелый час Нового завета, перед закатом. День исчезал так же, как перед Иисусом угасала вся предыдущая жизнь. Даже апостолы не понимали и не чувствовали, как от напряжения дрожал воздух. Весь мир, все живые и еще не родившиеся замерли перед этим выбором. Иисус выходит в сад. Знает, что его ждет, и может отказаться, но открывает всем смертным дорогу к Богу. Цена сделанного выбора — страдания и мучительная смерть.
— Господи, да минует меня чаша сия… — перекрестился Ивашка, — а если я ошибусь, и мой выбор окажется ложным?
— Каждый имеет право на ошибку, — решительно возразил чернец, — однако всё можно исправить, если осознать и повиниться. Петр ведь тоже предал Спасителя, отрёкся от него и мог также трагично закончить свою жизнь, как Иуда, но он покаялся. А Иуда выбрал грех, утвердился в нём, и ничто не могло его спасти…
— Я совсем забыл про это, — прошептал Ивашка, — запамятовал про отречение Петра и про его прозрение…
— Решение, принятое Господом нашим в тот вечер — момент истины, — продолжал Юрко. — Лукавый уже искушал Спасителя гордыней, властью, остался последний выбор — между