сказать, никто из медиков не заставлял принимать эти таблетки или делать инъекции. За них эту функцию исправно выполняла опухоль, дающая о себе знать нестерпимой болью. В определенном смысле я рискнул, когда не пошел делать обезболивающую инъекцию. В случае чего, думал я, можно и потерпеть, тем более, по моим ощущениям после последней процедуры острота восприятия боли притупилась и сменилась на чувство вполне терпимого дискомфорта. К тому же в моем личном аптечном арсенале имелся запас этого лекарства в таблетках и, в случае чего, им можно было воспользоваться. Но ночь прошла спокойно и, впервые за последние четыре месяца, я спал естественным сном, позабыв о болезни.
Улучшение состояния было очевидным. И если бы облучение проходило непрерывно и в плановом порядке (пять сеансов в неделю), то на него бы ушло меньше времени и сил, которые таяли, как и вес, на глазах. Но отечественная медицина не может без дегтя. Из-за частых поломок оборудования сеансы облучения проводились по два-три раза в неделю. Иногда техника ломалась прямо во время сеанса, было понятно, что процедура не проведена полноценно, однако она засчитывалась в разряд выполненных. Это оставляло осадок в душе. При таком отношении к пациентам нетрудно предположить, что многие из них не выживают исключительно по причине недобросовестно проведенного лечения.
Кроме того, побочка от лучевого воздействия становилась причиной физического истощения и подавленного психологического состояния. Однако, даже при оговорках, электронные лучи продолжали убивать раковую опухоль. А когда после пятнадцатого сеанса мне было предписано пройти осмотр у хирурга-онколога, я, признаться, не на шутку разволновался. Это потому, что врач смотрел не на мои ощущения, а на реальное положение дел, видное и понятное только ему. Его вердикт должен был подтвердить или опровергнуть мои вновь зародившиеся планы на жизнь.
Хирургом оказалась высокая женщина средних лет и очень доброжелательно настроенная. Это человеческое качество врача настраивает больного на безграничное доверие к нему. Впервые за время пребывания в больнице мою опухоль так тщательно осматривал специалист, после чего воодушевленным тоном, глядя в мои глаза, сообщила, что она (опухоль) существенно уменьшилась в размерах, что выбранная тактика лечения верна и требует продолжения. Я рассказал, что с седьмого сеанса облучения обхожусь без обезболивающих препаратов и вообще болевые ощущения исчезли полностью, на что доктор ответила одобрительным кивком головы.
На следующий день заключение хирурга в более развернутом формате мне пересказала мой лечащий врач в радиологии Виктория Юрьевна. Она проговаривала эти слова, находясь в приподнятом настроении, из чего следовало, что она и хирург – люди, далеко не безразличные к результатам лечения и онкобольным вообще. Это явилось для меня приятным открытием и, наряду с доброй вестью о текущем положении дел, поддержало в борьбе за свою жизнь.
Ситуация на тот момент была непростая. С одной стороны, наблюдалась положительная динамика лечения рака, с другой – растянутые во времени лучевые процедуры отбирали силы, которые питанием не восстанавливались. Пища казалась безвкусной и ощущалась во рту как вата. Аппетит был на нуле. Даже выход на воздух, в больничный двор, стал даваться с трудом, не хватало сил. Но я карабкался.
Курс лечения включал тридцать сеансов, причем, эта цифра была одинаковой для всех. Но у всех пациентов не может быть одинаковой степень заболевания и место локализации злокачественной опухоли, следовательно, электронные лучи убивают ее у кого-то раньше, у кого-то позже. Но выявлять это для каждого пациента и накладно, и ненадежно. Поэтому и существует норма в тридцать сеансов, после которых гарантированно не остается злокачественных клеток в местах, подвергшихся облучению.
Скорее всего, сбои в работе оборудования компенсируются этим же обстоятельством. Все это так и, на первый взгляд, достаточно просто, но есть здесь существенная оговорка. Дело в том, что клетки рака в определенных условиях расползаются по организму и приживаются в других местах, образуя новые очаги болезни. Скорее всего, комфортность этих условий для рака напрямую зависит от нашей иммунной системы, но четкие критерии этой связи еще не изучены. Поэтому, даже победив опухоль на месте ее первоначального зарождения, нельзя быть уверенным, что болезнь на этом остановлена и побеждена. Необходимы годы наблюдения, чтобы признать полную излечимость от онкологии.
Но в тот момент решалась первостепенная задача, без ответа на которую рассуждения о будущем теряли всякий смысл. Нужно было уничтожить пылающий очаг болезни, который, без сомнения, задушил бы меня в течении нескольких месяцев. Чем ближе было завершение лучевой терапии, тем сильнее замедлялось течение времени – сказывалась реакция слабеющего организма и общая усталость от почти полугодовых мытарств.
Я понимал, что скоро будет подведена черта под этим, обособленным куском жизни. Будет ли она окончательной? Ответ не мог дать никто на свете, останется только ждать и надеяться. Пациенты нашей палаты поступили на лечение в одно и тоже время и испытывали схожие трудности и от лечения, и от его задержек. У всех отсутствовал аппетит, были обожжены и болели слизистые рта и горла. Все, кто обладал избыточным весом, сбросили по 15-20 кг, стали стройнее и сохранили облик здоровых людей. В отличие от меня, у которого не было лишнего весового задела и к концу лечения потерявшего около десятка килограмм. Я являл из себя жалкое зрелище.
Забегая вперед, скажу, что когда ехал домой из больницы, на трассе меня остановил ПДС-ник. Когда он подошел к машине и взглянул на меня, стало видно по выражению его лица, что он слегка озадачен. А когда на вопрос откуда и куда я еду, услышал ответ, торопливо вернул мне документы, не дожидаясь справки из больницы, которую я собирался ему предъявить. Видимо, второй экземпляр этой справки был отпечатан на моей физиономии.
После двадцать пятой процедуры меня снова направили на прием к хирургу. И хотя по своим ощущениям я чувствовал, что лечение помогает, все же заметно нервничал в ожидании встречи с врачом. К моему удовлетворению, неожиданности не произошло. Доктор, опять эмоционально, сообщил, что от моей опухоли остались только рубцы, которые со временем должны сгладиться. Еще сказал, что химиотерапия мне не нужна, поскольку лечение лучами со своей задачей справилось. Но еще оставалось пять процедур, пять контрольных выстрелов в раковую плоть или место, где она обитала. Эта новость, конечно, перебила весь негатив, накопившийся от последствий облучения, и придала сил для последнего рывка, который давался очень непросто.
Да, последние дни, проведенные в больнице, были наиболее трудными. Ресурс сил был на исходе, и слабость проявлялась во всем, даже банальному выходу на прогулку предшествовала внутренняя борьба
