он заверил короля, что вскоре непременно вернет ему былое здоровье. Он пустил обезьяну выделывать пред королем разные штуки, и она много раз вызывала у него смех. Потом он отвел ее на кухню, что была вне дома, и, привязав обезьяну подле окна комнаты, вернулся к королю и начал беседовать с ним о многих веселых вещах. Таким образом они отрадно проводили время, как вдруг селянин заметил, что на кухне не слышно шума. Он подошел к окну и увидел, что обезьяна, остававшаяся там в одиночестве, подобралась к кастрюле на очаге, в которой готовились два больших каплуна для королевской трапезы: оглянувшись кругом и видя, что она здесь одна, обезьяна открыла кастрюлю и вытащила одного каплуна; но едва она уселась, чтобы приняться за еду, большой коршун, завидев добычу и спустившись, выхватил каплуна из лап у обезьяны и, взмыв с ним в воздух, оставил ее в безмерной печали.
Обезьяна же, решившая, если представится случай, жестоко отомстить, затаилась в углу кухни, наблюдая, не вернется ли коршун, а через некоторое время, подняв глаза, увидела, что он летает вокруг кухни. Тогда, сметливая и хитрая, она, снова подобравшись к кастрюле, вытянула второго каплуна, притворяясь, что усаживается его съесть; и когда появился коршун и слетел на обезьяну, думая похитить и второго, она, внимательно за ним следившая, мигом схватила его и убила. И, еще не довольная его смертью, ощипала его, сколько у ней было умения, и сунула в кастрюлю на очаге вместе со вторым каплуном, которого перед этим вытащила. Это зрелище развеселило короля, сметливостью обезьяны весьма изумленного и позабавленного. А вскоре вернулся на кухню повар и, желая посмотреть, не готов ли еще королевский обед, подошел к кастрюле. Найдя ее открытой, он весьма дивился, а взяв в руку поварешку, дабы вытащить каплунов, обнаружил внутри несчастного коршуна. Сильно огорченный этим происшествием, не ведая, как это приключилось, он весьма тревожился; и, не в силах придумать, какой снеди приготовить королю, своему господину, который по причине своей немощи обыкновенно не вкушал ничего, кроме каплунов, повар пребывал в полном замешательстве. Это доставило королю, видевшему всю историю в окно, такое великое удовольствие, что он, избавившись от великой своей меланхолии, почувствовал, что прежнее здоровье в самом деле к нему вернулось. Не в силах терпеть, чтобы повар и дальше из-за этого терзался, он поведал ему о сметливости обезьяны и несчастье коршуна и велел быстро приготовить что-нибудь другое.
Таким образом несколько дней проводив приятную жизнь меж птичьим пением и потехами с обезьяной, которые в его присутствии непрестанно задавал селянин, и полностью восстановив утраченные силы, король решил вернуться в город. Призвав к себе селянина, он спросил, от кого он научился тому секрету, что вернул ему здоровье, а тот отвечал, что уж давно этот секрет знает. Король не поверил, почитая его простофилей и человеком грубого помола: он заставил селянина открыть истину и услышал, что тот был сему научен одною девицею, которая искала у них в деревне, к кому наняться, и оказалась по случаю у его дома. Получивший от нее столь великое благо, король тотчас велел селянину назавтра непременно доставить ее в город, куда он намеревался вернуться, пред его очи, и тогда он отпустит от себя их обоих в деревню довольными и веселыми.
Селянин, спешно исполняя королевскую волю, вернулся домой и поведал обо всем королеве, заставил ее одеться в лучшее платье, а назавтра привел ее в покои к королю, ее мужу. Тот пристально ее оглядел и, как ему показалось, что она во всем подобна его жене, молвил:
– Заклинаю, скажи мне, благоразумная дева, кто ты и чья дочь.
Она же отвечала ему так:
– Я, сир, ваша злополучная жена, которую вы велели бросить лютым псам, что сторожат по ночам ваш дворец, и были уверены, что они меня сожрали. Но они ничем меня не обидели, а только ласкались ко мне, ибо с того часа, как я сделалась вашей женой, я давала им еду и обращалась с ними дружески. Через устье дворцового рва я бежала прочь из города и попала в дом к этому доброму селянину, который был так милостив, что принял меня как дочь. Недолго я прожила у него, как пришла весть о вашей болезни. Постаравшись вникнуть в ее причины, я подумала, что, быть может, вы, раскаиваясь в жестоком приговоре, который вынесли мне, от этого впали в столь тяжкий и опасный недуг. Я понимала, что нет другого средства сохранить вашу жизнь, кроме как внушить вам веселье, и как вы осудили меня на жестокую смерть, так я, напротив, старалась спасти вас от несомненной опасности и с помощью этого доброго человека нашла лечение, которое вернуло вам утраченное здоровье.
Когда королева кончила свои речи, король, не в силах удержаться от слез, обнял девушку, прося у нее прощения тяжелому своему проступку; и, признавая, что обязан ей жизнью, принял ее как жену и не только велел отчеканить подле себя на монетах ради высокого и благородного ее разума, но в дальнейшем пожелал всеми делами государства распоряжаться по ее совету.
* * *
Он устроил великий пир, затем что вернулись к нему вместе жена его и жизнь, и пожаловал в дар селянину всю деревню, где тот жил. Воздав королеве бесконечные благодарности, ибо из селянина сделался богатым господином, с великим весельем вернулся он домой.
Великое удовольствие и удивление принесла Берамо эта повесть благодаря различным происшествиям, о каких повествовал рассказчик, а слыша о плутнях обезьяны и о несчастье, постигшем коршуна, он не мог удержаться от смеха[16]. Бароны его, безмерно этим обрадованные, видя, что здоровье их государя день ото дня улучшается, от его имени распорядились, чтобы на следующий день, в среду, рано поутру все отправлялись к третьему дворцу, разноцветно украшенному. Весь двор, с готовностью исполняя приказ, облекся в платье, сообразное убранству дворца, и явился туда при самом начале дня. Долгое время Берамо провел в приятных беседах с девицей, что там обреталась, а потом, отобедав и немного отдохнув, призвал третьего рассказчика и велел ему сказывать свою повесть. Тот начал так:
* * *
Был в Индии город на море, звавшийся Зехеб, подвластный богатому и великому господину – идолопоклоннику, который почитал льва. Этот властелин держал при своем дворе различных мастеров, отменных своим искусством, а среди прочих был один златокузнец, с которым по великому его дарованию в сем искусстве никто в целом свете не мог верстаться; и так как он постоянно делал прекрасные и дивные вещи, пришло на мысль его господину приказать ему изготовить большого золотого льва. Призвав златокузнеца, он вручил ему десять тысяч золотых слитков, какие там в ходу, и приказал сделать из них прекраснейшего зверя.
Златокузнец, получив такую громаду золота, помышлял лишь о создании льва такого превосходного, чтобы никто не мог ни в чем его упрекнуть, и, приступив к этой работе, в десять месяцев сделал такое изваяние, что ему лишь дыхания недоставало, чтобы быть живым. И хотя лев был огромного веса, мастер подвел ему под ноги колеса, чтобы всего десять человек могли легко привести его куда угодно. Эта превосходная работа в высшей степени понравилась королю, и всякий, кто ее видел, от великого восхищения поверить не мог, что это создание человеческих рук. Властелин, желая хотя бы отчасти вознаградить искусство златокузнеца, назначил ему больше тысячи скудо годового дохода.
Такая щедрость государя внушила великую зависть многим златокузнецам того города, и они много раз ходили поглядеть на льва, дабы, если обнаружится в работе какой-нибудь изъян, высказать порицание и тем снискать благосклонность государя. Меж ними был один, наделенный тонкой и глубокой наблюдательностью, который, не находя, в чем упрекнуть изваяние, приметил, что по его величине и качеству не может в нем быть десять тысяч золотых слитков; полагая, что это прекрасный случай лишить златокузнеца доходов и снискать благосклонность государя, он обратил все мысли к этой затее. Но так как он не мог поверить, чтобы государь решился разрубить на куски столь безупречное изваяние ради лишь того, чтобы удостовериться в воровстве златокузнеца, он досадовал, не ведая, как можно иным способом взвесить такую глыбу золота.
Беседуя однажды об этом со своей женой, он молвил, что всякий, кто знал бы секрет, как взвесить льва, и удостоверил государя в краже,
