лук и тоже пустила три стрелы: звон от первой раздался, но второй и третьей не было слышно. Безмерно возвеселенный этим и обрадованный, думая, что вторая и третья стрела не попали в таз, король сказал сам себе: «Теперь-то я избавлюсь от трудной просьбы моей госпожи: впредь уж она не станет мне этим докучать и не сможет отказать в том, чтобы я возлег с нею».
Он велел открыть лампады, и обнаружилось, что три его стрелы, звон которых было слышно, пробили таз в трех местах и что первая стрела, пущенная королевой, засела в середине таза, а остальные две следом вонзились одна в другую. Охваченный великим изумлением, он был весьма смущен и опечален. Ибо, хотя между ними был уговор, он, не в силах поверить, чтобы королева была способна на такой прекрасный выстрел, никак не хотел удовольствовать ее желание. Понимая, что нарушение обещания, данного женщине, – поступок, противный его чести, он на следующий день сказался больным. Королева, мудрая и осмотрительная, не желая ему докучать, больше не добивалась, чтобы отчеканил ее на монетах, но целиком посвятила себя заботам о его здоровье.
Случилось в те дни, что из городов, соседственных тому королевству, пришла весть, что великое множество единорогов объявилось на их землях и причиняет великий ущерб. Тогда король, человек хитроумный, замыслил под этим предлогом избавиться от обязательства перед женой. Притворяясь, что немного оправился от болезни, он сказал королеве, что, как только выздоровеет, хочет отправиться вместе с ней туда, где обретаются единороги, чтобы посмотреть, можно ли изгнать их из тех краев. В скором времени объявив, что прежнее здоровье вполне к нему вернулось, на следующий день он велел разгласить при дворе, чтобы каждый из его дома в три дня собрался, затем что он намерен скакать к городам, терпящим от единорогов. Все приготовились в сказанный срок, и он вместе с королевой и всем двором пустился в путь. Снося тяготы путешествия благодаря сладостным и отрадным беседам, они в скором времени прибыли в края, где объявились единороги. Отдохнув два дня в одном из городов, дабы восстановить силы после дорожных трудов, король приказал своим людям расставить шатры на соседних полях, ибо надлежало им впредь пребывать не в городе, но за его пределами, дабы изгнать единорогов. Каждый немедленно исполнил распоряжение: все расположились в полях и, по приказу короля разъезжая в разные стороны, убивали стрелами великое число зверей.
Случилось однажды, что король с королевой, находясь в полях, увидели вместе пару единорогов; и как юный король был наделен большим хитроумием, то решил, что теперь-то избавится от данного жене обязательства отчеканить ее на монетах. Обратясь к ней, он сказал:
– Мадам, я знаю, что из-за проигранного вам спора, когда мы пускали стрелы в таз, я обязан отчеканить вас на монетах: но так как вследствие болезни, внезапно меня охватившей, и спешного нашего отъезда в сии края я доныне не мог исполнить свое обязательство, я вам обещаю, что если вы с вашим остроумием сумеете сделать так, чтобы самец единорога, которого мы сейчас видим, обратился в самку, а самка – в самца, по возвращении в столицу я первым делом исполню то, что по справедливости вам должен.
На такие речи королева отвечала, что если он сам сумеет сделать то, чего от нее просит, тогда и она тотчас исполнит заданную им задачу; если же выйдет иначе, она согласна освободить его от обязательства. Безмерно возвеселенный этим и обрадованный, король, ответив, что согласен на условия, ею предложенные, взял в руки лук и одной стрелой уметил самку в хвост, так что она от боли поднялась на дыбы, затем пронзил ей пуп второй стрелой, которая до половины вошла в тело, остаток же ее, видневшийся снаружи, был схож с мужским членом сего животного. Потом, без всякого промедления поразив самца в то место, где видна женская природа, раскрывшеюся раною заставил его уподобиться самке и, обратясь к королеве, молвил:
– Теперь, мадам, ваш черед показать, способны ли вы на выстрел искусней моего.
По сих его словах она взяла в руки лук и первой стрелой сшибла самцу рог, упавший наземь, второй же пронзила самке лоб, так что самка уподобилась самцу, а самец – самке, от природы лишенной рога.
При виде такого выстрела король, понимая, что не может больше отказывать жене в том, чтобы отчеканить ее на монетах, чего никоим образом не желал делать из уважения к своей чести, воспламененный великим гневом, ибо видел, что побежден ее искусством и разумом, решил во что бы то ни стало довести ее до смерти. На ту пору не открывая своего замысла, по возвращении в шатер он тайно велел одному из советников, чтобы на следующую ночь, войдя в шатер королевы и потихоньку ее связав, отвез в столицу и немедля бросил ее ста свирепым и неистовым псам, обыкновенно сторожившим по ночам во рвах его сераль, дабы они ее сожрали. Советник немедленно исполнил его волю; несчастная девушка была тайно отвезена в столицу и по жестокому приказу короля отдана псам на съедение. Но суровое его намерение потерпело неудачу, ибо узнали ее псы, с которыми она, едва сделавшись его женой, обращалась дружески, давая им еду, и пылко к ней ласкались, она же, отвалив камень при устье рва, пробралась через оное и бежала, цела и невредима, прочь из города.
Она шла до восхода солнца и оказалась в деревне недалеко от города, в доме бедного селянина, который со своей обезьяной зарабатывал на хлеб семейству. На вопрос она отвечала, что она – бедная скиталица, ищущая в этих краях, к кому наняться в услужение. Подвигнутый состраданием, селянин, видя девушку несравненной красоты, охотно ее приютил и принял как дочь, с каждым днем любя ее все больше по многим дарованиям, какие в ней находил. Ходя с обезьяной по деревням, дабы заработать на жизнь, он любовно пекся о девушке, как обо всех своих домочадцах.
В скором времени король вернулся в стольный град. Услышав от советника, что все исполнено по его приказу, и уже раскаявшись в жестоком своем повелении, он проводил жизнь жалкую и унылую: немного времени понадобилось, чтобы в нем, пораженном тяжкой болезнью, от которой было не найти лекарства, показались явственные признаки неизбежной смерти. Это разгласилось по деревням, лежащим близ города, и достигло до слуха королевы, обретавшейся в доме селянина. Зная, что с ее мужем, которого она весьма любила, это приключилось из-за нее, она подумала, что найдет ему исцеление. Объявив селянину, что хочет вылечить короля, она сказала:
– Ступайте ко двору и известите баронов, что, хотя доныне никто не мог найти средства против его болезни, вы уверены, что вернете ему прежнее здоровье.
Когда же селянин спросил, какого рода лекарство надобно ему дать, она отвечала:
– Из того, о чем толкуют люди, я заключаю, что недуг его происходит не от чего иного, как от великой меланхолии и глубоких дум. А так как единственное, что ему нужно, – это развеселиться, то, когда вас допустят пред его очи, скажите: «Сир, мне хорошо ведома природа вашего недуга, и я надеюсь с Божьей помощью вскоре вас от него избавить. Вкруг предместий вашего города есть великое число прекрасных и отрадных садов: велите выбрать из них самый прелестный и там приготовить для вас покои, в которые, когда в них устроят все необходимое для вашей королевской особы, вы тотчас отправитесь; я же последую за вами и незамедлительно найду средство против вашей болезни». Когда же, – прибавила королева, – вы это ему скажете, а он исполнит ваш совет, приведите туда вашу обезьяну, которая, вытворяя обычные свои штуки и доставляя ему великую забаву и веселье, совершенно вернет ему прежнее здоровье.
Выслушав эти речи, селянин без промедления отправился в город и возвестил королю все, чему научила его девица, а тот, желая излечиться, отвечал, что все сказанное немедля исполнит, лишь бы избавиться от такой тягостной болезни. Призвав своего мажордома, король велел ему без промедления приготовить покои в каком-нибудь из прекрасных садов близ города. Мажордом быстро исполнил его волю, и на другой день король отправился туда в паланкине; когда же он прибыл и водворился в отраднейшем саду, внемля песням соловьев и других птиц, казалось, что он несколько развеселился, и в скором времени объявились признаки большого улучшения. Селянин же привел свою обезьяну; выведя ее пред королем и уже примечая, что от перемены места сердце его немного развеселилось,
