— То есть мой отчет о мужском борделе?
— Именно.
— Генерала Нейпира тревожило, что этот бордель посещает слишком много английских солдат. Он попросил меня узнать, насколько вредоносно это заведение и что там практикуется. Я сделал свое дело и представил результаты исследования.
— Согласно Принглу, ваше исследование зашло слишком далеко.
— Интересный вывод.
— Его, Бёртон, не мой.
— Действительно. Посторонние всегда знают о тебе больше, чем ты сам о себе.
— И чем, по вашему мнению, Прингл руководствовался, делая о вас такой вывод?
— Этот человек хотел запятнать мою репутацию. Намеренно. Он обвинил меня в том, что во время исследования я сам предался разврату. Он травил меня слишком яростно, чтобы в этом не усмотреть злого умысла.
— И причина?
— Болезненно подавляемое желание самому совершать развратные действия.
— Это обвинение.
— Это не обвинение, а предположение, сделанное в частном разговоре. А он нападал на меня за то, что я никогда не совершал, публично. Его измышления до сих пор вредят мне. Ему почти удалось испортить мне карьеру.
Пальмерстон кивнул и перевернул страницу.
— Впоследствии вас не назначили главным переводчиком.
— Благодаря человеку, который с трудом говорит даже на своем родном языке, да.
— Но это абсурд…
— Я рад, что в конце концов вы признали этот факт.
— В вас говорит обида.
Бёртон промолчал.
— Вы покинули Восточную Индийскую армию по медицинским показаниям?
— Я болел малярией, дизентерией и офтальмией.
— И сифилисом, — добавил Пальмерстон.
— Спасибо, что напомнили. Врачи считали, что я не выживу. Кстати, я тоже.
— А как вы чувствуете себя сейчас?
— Приступы малярии время от времени мучают меня. Но курс хинина обычно помогает.
— Или пара бутылок джина?
— Если потребуется.
Пальмерстон перевернул еще один полностью исписанный лист.
— Вы вернулись в Англию в 1850 году, будучи в отпуске по болезни, и начали готовиться к вашему знаменитому паломничеству в Мекку и Медину.
— Совершенно верно, господин премьер-министр. А могу я узнать, для чего вы так тщательно перелистываете страницы моей жизни?
Лорд Пальмерстон посмотрел на него не слишком любезно.
— Терпение, Бёртон. — Старик пробежал глазами еще одну страницу, потом, бросив быстрый взгляд на исследователя, открыл ящик стола и вынул оттуда пенсне с линзами из дымчатого стекла, которые со скорбным вздохом надел на переносицу. — Зачем вам это понадобилось? — продолжал он.
— Паломничество? Из интереса. Все надоело. Какая-то скука. Ну, и хотелось прославиться.
— О, этого вы добились! Во время путешествия вы были одеты как араб, вели себя как туземец и говорили только по-арабски, верно?
— Да, я был Абдуллой, дервишем. Я хотел, чтобы со мной обращались как с собратом, а не как с гостем. Давным-давно я пришел к выводу, что, находясь снаружи, можно узнать лишь часть чужой культуры, и только ту, которую вам захотят показать. Я жаждал достоверности.
— И, чтобы избежать разоблачения, убили мальчика…
— Похоже, вошло в моду обвинять меня в этом — я слышу это обвинение чуть ли не каждый день. Прошлой ночью меня спросили об этом в сотый раз. Убивал ли я какого-то мальчика? Нет, господин премьер-министр! Я не виновен ни в одном убийстве: мальчика, мужчины, женщины, даже собаки.
— А вы способны на это?
Бёртон откинулся на спинку стула. Опять эта тема убийства, буквально через несколько часов после спора в Клубе каннибалов! Это совпадение взволновало Бёртона — суеверная часть его натуры считала такие совпадения неслучайными.
— Способен ли я на хладнокровное убийство? Думаю, нет. Могу ли я убить в пылу сражения или защищаясь? Конечно. Я это делал в Бербере; в таких обстоятельствах невозможно узнать последствия своих выстрелов или уколов шпагой.
— Если бы у вас была власть, смогли бы вы послать человека на верную смерть?
— Я бы выполнил свой долг.
Лорд Пальмерстон удовлетворенно кивнул. Сунув руку в карман жилета, он вытащил оттуда табакерку, насыпал щепотку порошка на ладонь, поднял ее к носу и вдохнул.
Потом перевернул еще одну страницу. Бёртон заметил, что ногти премьер-министра тщательно отполированы и покрыты светлым лаком.
— Это было в 55-м, — опять заговорил Пальмерстон. — События в Бербере. Вас сопровождал лейтенант Джон Хеннинг Спик, верно?
— Да.
— Кстати, вчера вечером я навел о нем справки. Он в Пенфолдской частной лечебнице. Снес себе пол-лица; думают, что не выживет.
Бёртон кивнул с каменным лицом.
— Знаю.
Пальмерстон внимательно поглядел на него.
— Еще один враг?
— Допустим. А вы?
Пальмерстон не изменился в лице, похоже, ничуть не удивившись словам Бёртона. «Впрочем, — подумал тот, — лицо этого человека не способно выразить решительно никаких эмоций».
— Враг ли я вам? Нет, что вы.
— Звучит обнадеживающе. Да, господин премьер-министр, лейтенант Спик был со мной в Сомали. Я получил там дротик в лицо, он тоже был тяжело ранен. Один из членов нашей группы, лейтенант Строян, погиб. На следующий год, после короткой службы в Крыму, я организовал новую экспедицию в Центральную Африку для поисков истоков Нила. Спик и там был со мной, а после предал. Наша ссора — главным образом заслуга газетчиков, и они же организовали дебаты между нами. Они должны были состояться вчера, в Ассоциации по распространению научных знаний в Бате. Но не состоялись. Так что эта история окончена. Навсегда. И, наверное, сейчас самое время перейти к тому, ради чего вы меня вызвали.
Пальмерстон издал звук, похожий на кудахтанье, при этом губы его остались неподвижны.
— Боже мой! — воскликнул он. — Вы очень нетерпеливы!
— Не отрицаю. И, откровенно говоря, господин премьер-министр, я с похмелья, мне срочно нужно в сортир, и я был бы рад, если бы мы пренебрегли деталями и перешли прямо к сути дела.
Пальмерстон хлопнул правой рукой по столу, откинул голову, открыл рот и стал испускать странные пилящие звуки. Что они означали, даже полиглот Бёртон не мог понять. Может, это смех? Пила достаточно долго скрежетала, быстро переходя от проникнутых подлинным чувством аккордов к жуткой какофонии, и, наконец, мелодия сменилась странным свистом, как будто в теле премьер-министра образовалась пробоина и он начал через нее вытекать.
Только через мгновение Бёртон сообразил, что громкое шипение исходит не от человека напротив, а от странного устройства на столе. Он взглянул на него как раз тогда, когда оно неистово затряслось. Стрелка у него на боку прыгнула в красную зону, механизм дернулся в последний раз с таким звуком, как будто пробка выскочила из бутылки, и стал тихим и неподвижным. С его поверхности всплыл завиток пара, и стрелка вернулась в исходное положение.
