– Похоже, Берта больше не плывёт на север? – спросила Аннабель.
Она проверяла маршрут акулы вчера вечером: та снова двигалась в сторону Лонг-Айленда.
Джереми наморщил нос, слегка порозовевший от утреннего солнца:
– Ага.
– Это ведь хорошо, да? Если бы она снова явилась к нам, дела у твоего отца опять пошли бы неважно. Да и котики на Утёсном валу будут целее.
– Возможно, её челюсти ещё не настолько выросли, чтобы сжевать котика, – ответил Джереми. – Но даже если бы и съела, что такого? Это её способ выжить. Котик для Берты – то же, что для тебя куриный сэндвич или для меня бургер.
Аннабель вздрогнула. Джереми произнёс это немного необычным тоном. Будто учитель, исправляющий ошибившуюся ученицу.
– У тебя кетчуп на губе, – сказала она, и, пока Джереми возился с салфеткой, его щёки стали такими же розовыми, как обгоревший нос.
Он поправил свой бургер, так чтобы мясо было поближе к краю, и снова откусил.
– Ты хочешь, чтобы Берта вернулась сюда?
Джереми прожевал и положил бургер на тарелку.
– Ну, у отца теперь есть эта клетка. Дайверы могут спускаться в ней под воду и спокойно рассматривать акулу – она их не достанет.
Аннабель слышала, как мистер Грин жаловался маме на это. Сам-то он был совершенно бесстрашным. Залезал на крыши самых высоких домов, чтобы установить там свои конструкции, возил аквалангистов смотреть на голубых акул. Миссис Грин как-то призналась маме, что очень боится за мужа, поэтому и поседела так рано.
– Но он ведь не возит людей смотреть на белых акул? Только на голубых, да?
Голубые акулы тоже огромные и сильные. Но с белыми не сравнятся.
– Верно. Но кто-то, возможно, захочет посмотреть и на белую, – ответил Джереми. – Я подумал, отец может рекламировать этот аттракцион в музее акул на Кейп-Коде[10]. А ещё можно предложить это учёным. Ну, вроде тех, которые поставили на неё датчики.
– Думаешь? – спросила Аннабель.
Джереми пожал плечами.
– А ещё… Хотя это, наверное, глупо…
– Уверена, что не глупо! – перебила Аннабель.
То, что пришло в голову Джереми, не могло быть глупым. Все его мысли были умными.
– Я подумал, что, если показать отцу…
Джереми не успел договорить – кто-то окликнул Аннабель по имени. Это была Коллетт с красно-белой разделительной верёвкой в руках.
– Привет, Аннабель. Поможешь установить эту штуку?
Аннабель взглянула на Джереми, который сидел, пощёлкивая ногтем по соломинке.
– Бананабель… – прошептал Митч, кивая в сторону Коллетт.
– Извини, – сказала Аннабель Джереми, вставая.
Извиняться было, конечно, бессмысленно. Джереми пожал плечами и указал на полную коробку с сырными палочками.
– Всё нормально. Иди.
Возле бассейна Коллетт дала Аннабель один конец разделительной верёвки, и та накинула его на крюк у ближайшего бортика. Коллетт со своим концом верёвки двинулась на противоположный край. Потом Аннабель пошла за ней, чтобы взять новую верёвку.
– Я тебе когда-нибудь рассказывала о своих первых серьёзных соревнованиях? – спросила Коллетт.
– Я слышала, вы участвовали в чемпионате США, – ответила Аннабель. Митч как-то рассказывал об этом.
– Да, было дело, – засмеялась Коллетт. – Хотя вообще-то удивительно, что после первых соревнований меня допустили до каких-то ещё.
Она подала Аннабель конец другой верёвки и заговорила громче, чтобы её было слышно, когда она отойдёт на другую сторону бассейна.
– Мы соревновались со Стэнфордом. Серьёзный соперник для Беркли[11], за чью команду я выступала. Я была тогда совсем новичком. И чувствовала, что мне не особо доверяют. И знаешь, что я сделала?
– Что?
– Я должна была плыть двести метров кролем. И перед стартом потеряла равновесие и грохнулась в воду с тумбы. Так что я не понаслышке знаю, как это унизительно – получить дисквалификацию. Я-то свою дистанцию даже не проплыла.
Аннабель как раз стояла на коленях, закрепляя конец разделительной верёвки на крюке, поэтому в разговоре повисла пауза. Ей, конечно, доводилось видеть, как люди, потеряв равновесие, падают в бассейн. Но это были всегда очень неопытные пловцы. С Коллетт же такое произошло, когда она уже была в Высшей студенческой лиге.
– Но вам хотя бы не пришлось выкладываться на дистанции. Причём так, как никогда в жизни, – крикнула Аннабель через бассейн. – А следующему за вами не пришлось плыть завершающий этап эстафеты, уже зная, что это не зачтётся.
Коллетт вернулась к Аннабель, забыв захватить третью верёвку.
– Ты была великолепна, – сказала она. – Ты плыла на разрыв аорты. Ты пришла почти вровень с девушкой, которая на три года старше и в два раза больше. Поверь, в зале не было никого, кто бы не восхищался тобой.
Аннабель вспомнила, как Кайла и Раби стояли возле бассейна, едва болея за Элизу. И как пытались подбодрить после заплыва её саму. Им было неловко. А восхищёнными они точно не выглядели.
– Всё равно мой результат не засчитали, – упрямо сказала она.
Коллетт покачала головой.
– Знаешь, в девяти случаях из десяти ранние старты вообще остаются незамеченными. Так что мы запросто могли выиграть эти соревнования. И ты была бы героем дня. В следующий раз обязательно будешь. Я знаю.
В голосе Коллетт было что-то заставлявшее ей верить. И Аннабель даже перестала расстраиваться, что этот неожиданный разговор нарушил её планы.
В августе им предстоит ещё раз встретиться с командой Южного берега. Если они хорошо подготовятся и выиграют, у них будет шанс попасть на День труда. Может, не слишком реалистично мечтать выиграть в таких масштабных соревнованиях. Но просто попасть туда уже будет достаточно хорошим результатом для первого года в команде старшей школы.
Коллетт хлопнула её по плечу.
– Иди доедай обед. И не разрешай отцу покупать тебе слишком много картошки фри перед тренировкой, ладно?
Аннабель всегда радовалась, когда кто-то называл Митча её отцом. Они с ним даже были чем-то похожи. Оба со светлой кожей, тёмно-русыми волосами и глазами цвета морской волны.
Но сейчас, когда на её столе, под кучей школьного барахла, лежало неотвеченное письмо, Аннабель показалось, что это как-то неуважительно по отношению к её родному отцу – позволять людям заблуждаться насчёт Митча. У неё даже возникло дурацкое ощущение, что с папой случится что-то плохое, если она сделает вид, будто его не существует.
