Она рассказывает мне о прошлом Вехиганте, чтобы изучить меня. Посмотреть, какое у меня станет лицо, и сделать выводы. Наверное, донья Флорес заметила, как я дрожу. Я целую вечность мечтал увидеть Таину – а меня лишь пустили посидеть под дверью ее спальни.
– Я знаю, что ты там был, – сказала донья Флорес.
– Где?
– Той ночью, шел за нами. Сальвадор тоже знает. Тебе известно, что он выходит только по ночам. Хочешь увидеть мою дочь? – Донья Флорес, не сводя с меня глаз, медленно покивала, словно знала секрет, которым не хотела поделиться со мной. – Хочешь увидеть Та-те, да?
– Да. – Как будто мое «да» могло бы подвигнуть донью Флорес вызвать Таину из спальни.
– И хочешь услышать, как моя Та-те поет?
– Да, – взволнованно повторил я. И сказал донье Флорес то, чего никому не мог сказать, но что считал правдой. – Я думаю, что люблю ее.
Донья Флорес не рассмеялась. Не сказала: «Что ты знаешь о любви, ты же еще ребенок? Чем ты станешь кормить малыша? Снегом? Ты сам еще слюни пускаешь во сне – и ты влюблен?» Она не сказала ничего такого, что наверняка сказала бы моя мать. Донья Флорес подняла голову, отставила чашку с кофе, скрестила руки на груди и снова посмотрела в стену.
– Я хочу с ней поговорить, – сказал я. – Объяснить ей, что произошло у нее в теле, очень-очень глубоко в ее теле.
– И что, mijo? – Донья Флорес отвернулась, теперь я видел ее только в профиль: половину рта и один глаз, читавший меня, чего-то искавший во мне.
– Революция.
– Революция?
Я изложил донье Флорес свой взгляд на то, что произошло в наэлектризованном внутреннем космосе Таины. Я постарался описать донье Флорес квантовый мир, про который читал в книжках, смотрел по телевизору и узнавал на уроках физики, мир, построенный на парадоксах и иных измерениях. Что внутренний космос не следует законам нашего универсума. И то, что существует во внутреннем космосе, не привязано к другим пространствам или определениям. Я говорил об атомах, из которых составлено все вокруг; они обитают во внутренней вселенной, которая не подчиняется законам нашего мира. Земное притяжение в их мире не действует; то же касается света и скорости. У атомов, сказал я, даже может быть собственный Бог. Внутренняя вселенная в теле Таины – вот откуда родом Усмаиль.
– В ее теле шла война…
Меня оборвал смех доньи Флорес.
Она смеялась и не могла остановиться. Смеялась женщина, которая только что разговаривала со стенкой, но пусть.
– Таине нужно на УЗИ. – Я решил сменить тему. – Убедиться, что малыш здоров, проверить позвоночник. Еще Таине нужны курсы для будущих мам, например, а еще…
– Я ее родила и без всего этого, mijo. – В голосе доньи Флорес послышалось недовольство.
Я решил не развивать тему, потому что хотел, чтобы меня позвали сюда еще раз.
Донья Флорес опять что-то прошептала стене. Подождала ответа и, по-моему, его получила.
– Sólo Пета Понсе, – объявила она. – Узнать правду может только Пета Понсе. Правду о том, что случилось с Та-те. Sólo Пета Понсе puede[54], что случилось с Та-те.
– Кто это? – спросил я, но донья Флорес поднялась и забрала у меня чашку. Она вознамерилась выставить меня.
– Пета Понсе. Пета Понсе может сделать так, чтобы Та-те снова запела. Если хочешь видеть Та-те, Сальвадор объяснит тебе, как это сделать.
– Что сделать? – спросил я.
Донья Флорес громко вздохнула сквозь зубы.
– Посмотри вокруг, Хуан Бобо. – Она назвала меня именем дурачка из пуэрто-риканской деревни. Я огляделся, но не увидел ничего, кроме пустой темной гостиной. Донья Флорес закатила глаза. – Сальвадор сказал: ты можешь достать нам денег, чтобы мы смогли позвать Пету Понсе. Comprendes[55], Хуан Бобо?
И тут я услышал, как приоткрылась дверь ванной. Я встал и посмотрел в ту сторону. По полу протянулся тощий лучик света, словно кто-то нарисовал мелом желтую линию. Линия стала шире, и в полуоткрытую дверь я увидел Таину. На ней была побитая молью, прозрачная от старости ночная рубашка. Никогда бы не подумал, что на левом бедре у Таины крошечное родимое пятно. В благоговейном трепете я смотрел на круглый живот, налившиеся груди. Я чувствовал, как колотится мое сердце. Я не слышал музыки, но видел, как круги образуют круги и распадаются на луны и звезды. Все было так ярко, словно мне врезали в глаз, отчего из радужной оболочки посыпались искры. Наверное, все длилось пару секунд, но мои глаза сумели впитать все подробности. Таина повернула голову и взглянула прямо на меня – на меня, уставившегося на нее, как задрот.
– ¡Qué carajo mira, puñeta! ¿Qué? ¿Nunca ha’ visto chocha?[56]
И она захлопнула дверь.
Песнь седьмая
Выяснить, где обитает Вехиганте, оказалось несложно. В Эль Баррио многие слышали о высоком старике, который выходит из дому только по ночам. После недолгих расспросов я уже стоял перед одним из немногих уцелевших домов без лифта на углу 120-й улицы и Первой авеню. Я постучал в дверь цокольной квартиры, и, в отличие от двери доньи Флорес, эта отворилась быстро. Передо мной стоял Вехиганте – в шортах и футболке с надписью Pa’lante, siempre pa’lante[57]. Стоя передо мной в черных носках, он поедал из глубокой тарелки кукурузные хлопья. Просто тощий старик, который завтракал и был очень рад меня видеть.
Держа в одной руке тарелку, он другой заслонил глаза от света.
– А-а, papo, проходи. Проходи. Спасибо, что заглянул к viejo[58].
В темной квартире царил какой-то феноменальный бардак.
– Тебе нужен нож? Лом? У меня есть бейсбольная…
– Нет, Сальвадор. – Я назвал его по имени, потому что вся та история произошла с ним давным-давно. – Я вам доверяю, и вы знаете, зачем я пришел.
Все в его крошечной квартирке было каким-то блеклым. Пол косой, окон всего два, да и те чуть выше тротуара, и видны в них только ноги прохожих. В квартире, однако, приятно пахло лавандой, как в магазинах, где продают всякие снадобья. Короткий коридор соединял кухню с гостиной, у одной стены были свалены книги и сломанные телевизоры – без вилок, без переключателей. Телевизоры, поставленные один на другой, не были пыльными, как будто Вехиганте каждый день протирал их с «Виндексом». Еще здесь стоял сломанный диван, а на стенах висели пуэрто-риканские пейзажи. Но по занавескам с котятами, цветами и святыми я понял, что это место – дом его матери.
– Может, хочешь бобов? – Вехиганте поставил тарелку, сделал два шага и оказался на кухне, где и продемонстрировал мне запас армейских консервов.
– Нет, спасибо.
– У меня и сыр есть, есть порошковое молоко, можно добавить воды… Cделать тебе тарелку хлопьев? У меня есть… Есть… Ветчина! Хочешь сэндвич?
– Спасибо, ничего не нужно.
Вехиганте много лет провел в тюрьме и, наверное, голодал там. Может, поэтому он считает, что и другие вечно голодны.
Должно быть, по сравнению
