уже голова болит. А уж у дяди Саввы…
Ромка поворачивается ко мне всем корпусом:
– У тебя болит голова?
– Нет, – улыбаюсь. – Ты, кажется, что-то хотел спросить?
– Я хотел с тобой поговорить как мужчина с мужчиной.
Я немного офигеваю, конечно. Встречаюсь глазами с Никой в зеркале заднего вида. Может быть, это как раз и есть тот подвох, которого я так ждал?
– Ну, давай поговорим. О чем только, м-м-м?
– О женщинах.
– Вот как? – про себя я уже в голос смеюсь, но внешне – держу лицо, ведь доверие сына дорогого стоит, а лишиться его можно запросто.
– Скажи честно, у тебя есть?
– Женщина? – висну. – Нет. Нету… – а сам на Нику смотрю. И то ли кажется мне, то ли правда, она с облегчением выдыхает, услышав мой торопливый ответ.
– Хорошо. А дети?
– Дык откуда ж им взяться, если женщины нет? – усмехась и только потом понимаю, что парень, может, вообще не в курсе, как дети делаются.
– Ну, да.
– А ты чего спрашиваешь? У тебя дома барышня осталась, что ли?
– Вот еще! Нет у меня никого. От девчонок одни проблемы. Ой, а куда мы едем?
Ромка так быстро перескакивает с темы на тему, что я за ним не успеваю.
– На заправку. В дорогу неплохо бы залить полный бак. Пойдешь со мной? Там магазин. Можно купить чего-нибудь пожевать.
– Чипсов? – глаза Ромки загораются.
– Можно и чипсов.
Пока мы торгуемся, Ника встает. Достает из сумочки кошелек. Протягивает мне несколько пятисоток.
– Ну, перестань, а? Что ты… Я заплачу.
– Но…
– Заплачу, – гляжу упрямо. – Тебе что-нибудь купить? Сэндвич? Кофе?
– Не-а. Не хочется.
– Тогда спи. Мы быстро.
В отличие от матери, Роман скромностью не страдает. Нагребает столько, что приходится взять пару пакетов. Там и Кола, и какие-то бургеры, и картошка. Чипсы, шоколад, пончики… И это он успел набрать, пока я оплачивал горючку.
Возвращаемся в машину с полными сумками. Ника смотрит на это все, открыв рот. Раскрываю упаковку. Достаю бургер. Одной рукой придерживаю руль, другой – котлету. Ромка тоже чем-то шуршит. Очень скоро в машине начинает пахнуть, как в каком-то захудалом макдаке.
– Ладно. Ваша взяла. Давайте и мне, – вздыхает Ника. Посмеиваясь, передаю ей оставшийся сэндвич. Так уютно, так хорошо… Машина несется через снегопад, обернувшийся через час дороги настоящей метелью, картинка за окном то и дело меняется – леса, на одно лицо деревеньки, какие-то полустанки, укрытые белым поля… Солнце, показавшееся из-за облаков, радует красивым закатом. Ника с Ромкой засыпают, а я делаю погромче радио и прибавляю газа. Ближе к К* начинает клонить в сон. Идущее от печки тепло убаюкивает. Даже кофе не спасает. А ведь я взял крепчайший двойной эспрессо. Неплохой, кстати сказать.
– Дядя Савва…
– М-м-м? Не спится? – зеваю так, что кости трещат.
– Не-а. Я, похоже, заболел.
– Заболел? – чуть сбрасываю скорость и осторожно проверяю Ромкин лоб.
– Угу… – шепотом: – Похоже, у меня гонорея. Мы можем где-нибудь остановиться?
– Гонорея? – я не знаю, плакать ли мне или смеяться. Диагноз пацан себе, конечно, поставил – умереть не встать.
– Живот болит очень.
– А-а-а, вот оно что. – Все же смеюсь. – Это называется диарея, сынок. Не забудь. А гонорея – это про другое.
– Про что?
– Ну, помнишь, ты сказал, что от женщин все беды? Вот и гонорея от них, – навожу тумана. Ромка явно виснет. А потом смешно поджимает ножки:
– Ой-йо-й. Мне прям очень в туалет надо.
Будь неладна эта жратва! Я ведь еще подумал, что не стоит ничего на заправке брать. Как будто накаркал.
– Сейчас… Мы что-нибудь придумаем. Потерпишь? Вон, впереди огни.
– Только если совсем недолго, – говорит Ромка, а сам чуть не плачет. На лбу испарина, над губой – бисером пот. Как бы мне не хотелось будить Нику, приходится.
– Ник…
– М-м-м? Уже приехали?
– Если бы. У Романа живот крутит. Ты случайно от этого дела не брала таблеток?
– Сейчас, – моргает сонно.
– Это все еда из забегаловки. Прости. Надо было в ресторан нормальный заехать.
– Перестань. Ты правильно сказал, чем дальше мы уедем – тем лучше.
– Скоро туалет? Я уже не могу…
– Вот же, смотри, – тычу в приземистое здание на горизонте. – Похоже на гостиницу. Может, здесь тогда и заночуем?
Ника пожимает плечами. Я сворачиваю, решив, что главное – найти туалет, а там разберемся по ходу. Торможу ближе к крыльцу. Вытаскиваю Ромку из кресла. И даже не сразу обращаю внимание, что прямиком за мной паркуется ментовский бобик.
– Добрый вечер. Вы в курсе, что заняли место для инвалидов? – интересуется бодрый голос за спиной. Я ставлю Ромку на ноги. Оборачиваюсь. Знак есть, но я его не разглядел в сумерках. На то, видно, и расчет у гайцов. Ловят на дурачка. Про себя матерюсь. Только этого нам не хватало!
– Извините. Сейчас переставлю. Мы проездом в этих краях, а у сына живот прихватило, – оборачиваюсь к Нике, что вышла из машины и теперь стоит, глядя на ментов, как кролик на удава. Ну, кто ее так учил? Всю контору ведь спалит! – Ну, что вы замерли? – одергиваю. – Бегите. На ресепшене подскажут, где туалет. А я пока перепаркуюсь. У вас ко мне все? – вновь поворачиваюсь к менту. Ромка, к счастью, не дает матери тупить и дальше.
– Мам! Я уже не могу.
Ника отмирает. Бежит вслед за сыном.
– Сейчас штраф выпишем, и можете быть свободны, – улыбается ментяра.
– Давайте по-хорошему разойдемся. Вот. Хватит? – вкладываю ему в руку пару сложенных вместе купюр. Мент удивляется, потому как гораздо дешевле для меня было бы заплатить штраф. О том, что такая щедрость может вызвать лишние подозрения – не думаю. Я не хочу светить документы, а взятка – неплохой способ этого избежать.
– Похоже, мы всей семьей траванулись. У самого живот крутит. Или так разойдемся, или придется ждать, пока я в сортир сбегаю.
– А, вон оно что, – похихикивает ментяра. – Ну, раз такое дело, то, конечно, беги. Что ж мы – звери какие?
– Спасибо.
Взлетаю по ступенькам, толкаю дверь.
– Постой!
Настороженно замираю.
