— Ну, вот! Губы не смыкайте. И не улыбайтесь. Дайте помаде подсохнуть. Я нанесла суперстойкую. Вот что хотите делайте — не сотрется, — подмигивает мне визажистка.
— А тушь водостойкая? — не своим голосом уточняю я на всякий пожарный случай. Вдруг мне не удастся сдержать слез? Вдруг я опять расклеюсь? Впрочем, Вика закономерно принимает мой вопрос на счет спустившегося на город дождя.
— Вас проводят с зонтиком до машины. А там, пока доедете, дождь и закончится. Прогноз погоды на день очень обнадеживающий. Я смотрела.
— Тогда нам лучше поторопиться. Я очень спешу.
— Не забудьте отметить меня в Инстаграм!
Что? Я глупо моргаю. Волнение перекрывает собой способность мыслить связно. Чего она от меня хочет? Ах, да. Рекламы в обмен на скидку.
— Ну, конечно. Отмечу.
Если вообще теперь куда-нибудь попаду!
«Вы в больнице?» — набираю, с трудом попадая на кнопки.
«Да».
«Скоро подъеду».
В салоне красоты мне казалось, что мой наряд, мой образ и мэйк очень сдержаны и элегантны. Здесь же, на фоне больничных стен, запахов с отдушкой септиков и витающего в гулких коридорах отчаяния, я кажусь себе до нелепого вычурной. Толкаю дверь в палату, как мне кажется, готовая к чему угодно. Не додумываюсь постучать.
Они лежат на высокой больничной койке, как ложки в столовом наборе. Котька спит. Олег осторожно приподнимает голову. На несколько секунд наши взгляды сплетаются. Тычу большим пальцем себе за спину, намекая на то, что подожду его в коридоре, и пячусь прочь из палаты. Не проходит и пары минут, как ко мне присоединяется зять.
— Вау, кажется, я зря вас дернул. У вас были какие-то планы?
— Неважно, — отмахиваюсь. — Что у вас произошло?
— Катя дала плохую реакцию на препарат. Докапать не смогли. С ней случился… — Олег замолкает, сглатывает с шумом и с остервенением трет лицо. — Как бы это сказать? Небольшой нервный срыв. Да, наверное. Я попытался ей помочь… Ну, когда Катю стало тошнить. А она выгнала меня. Наговорила всякого… Это, конечно, пустяки, я привык. Подумал, что, может, от вас ей будет легче принять помощь. Или от кого-то другого. Медсестра пыталась, но Катя выгнала и ее.
— Ясно. И что говорят врачи?
— Говорят, что внесут изменения в схему. Что еще они могут сказать?
— Ну, до следующего раза еще несколько дней. Катя успокоится. Может, так даже лучше, как думаешь?
— Не знаю. Мне кажется, она совершенно не готова к происходящему.
— Может быть, ей стоит вновь обсудить это с психологом?
— Если так пойдет и дальше, психолог понадобится нам всем.
— Ей приходится гораздо тяжелее, чем нам! — как любая мать, свою дочь я готова отстаивать с пеной у рта. Возможно, мой тон звучит резче, чем Олег того заслуживает. Но что уж теперь? Как вышло. Не извиняться же мне перед ним?
— Пойду к ней, — бормочу я и, с трудом скрывая неловкость, прячусь за дверями палаты. Котька выглядит совершенно измученной. Она осунулась и похудела, хотя мы в самом начале пути. О том, что будет дальше — даже думать страшно. Я старательно отгоняю от себя эти мысли и опускаюсь на стоящий у Котькиной койки стул. Тот скрипит. Моя девочка открывает глаза. Медленно-медленно, будто даже это простое действие для нее слишком.
— Мам? А ты чего здесь… такая красивая?
— Да вот, думаю, дай заеду, посмотрю, как ты?
— Тебе Олег позвонил, да?
— Коть, какая разница?
— Я просила его не звонить!
— А я просила — звонить. Я старше — поэтому он меня слушает. Как ты себя чувствуешь?
— Не очень. — Котька вновь закрывает глаза. — Я… кажется, его обидела. Накричала. Он хотел подержать мне волосы, когда я… А я не смогла. Как он может не понимать, что это унизительно? Я не хочу, чтобы он меня такой видел.
— Но он же хочет тебе помочь! Это нормальное желание для любящего мужчины. Ты не должна его отталкивать, Катя.
— Ты не понимаешь! Никто не понимает, что я чувствую. Вы… все живете. Вам ничего не угрожает. А у меня каждый день борьба. Почему так? Ну, почем-у-у, мама? Кому-то все, а кому-то — ничего? Почему?
Котька воет. А ведь все это мы уже проходили. И отчаяние, и депрессии, и нежелание бороться дальше, которое в Котьке меня пугает больше всего. Её каждый раз приходится настраивать на борьбу.
Веду рукой по темным волосам. Успокаивающе поглаживаю. Это все, что я могу. Слова… Все слова давным-давно сказаны. Она знает наизусть все мои аффирмации. Новых пока не придумали — держись, ты не одна, это просто нужно преодолеть, никто не знает, почему именно тебе выпало это испытание, но и из него для себя можно вынести что-то полезное. Мое сердце разрывается на куски. Каждый раз мне приходится собирать его из осколков. Которые, кажется, становятся все меньше и меньше. Я боюсь, что в конечном счете, если это не прекратится, те и вовсе превратятся в кровавое крошево, которое я уже не смогу соскрести с земли.
— Все живут, как будто ничего не случилось… Планета вертится.
— А если бы она остановилась, тебе бы стало легче?
— Да! Это было бы не так обидно, — сквозь горькие слезы смеется Котька.
— Давай я все-таки позвоню твоему психологу.
— Не нужно. Я пока не хочу.
— А чего ты хочешь?
— Чтобы мне отменили лекарства, которые убивают меня быстрее рака!
— Ты же в курсе, что тебе назначили самое лучшее лечение, правда?
Котька отворачивается к окну. А я, хоть и понимаю, что это противоестественно, опять начинаю себя накручивать. А вдруг она в этом не уверена? Вдруг ей кажется, что всех наших действий недостаточно? Или винит… Что на ее месте, допустим, не я. Или кто-то другой. Я ведь и сама частенько задаюсь этим вопросом.
— Может, тебя что-то не устраивает? Мы могли бы обратиться в другие клиники. Например, за рубежом.
— Мам, мы изучили их все и решили, что здесь делают то же самое.
— Да, но…
Я не знаю, что! Я просто не знаю. И меня убивает бессилие. Как же правы те, кто говорят, что рак приходит не к конкретному человеку. Он приходит в семью. И медленно-медленно ее пожирает.
— Все нормально, мам. Не обращай на меня внимания. У меня, наверное, опять стадия злости. Это пройдет.
— Ладно.
— Доктор хочет, чтобы я осталась ночевать здесь.
— Значит, к этому есть показания.
— Я хочу домой.
— Понимаю. Но ведь это всего на одну ночь.
— Хорошо.
— Вот и славно. С кем ты хочешь ее провести? — я то и дело касаюсь Котьки. Американские исследования доказали, что пациенты, которые постоянно подвержены тактильному контакту, поправляются гораздо чаще. — Со мной? Или с Олегом?
