так нам казалось. Сосны защитят от ветра, в ручье можно набрать воды, помыть посуду и искупаться. Ларри приступил к установке палатки, а я, прислонив велосипед к дереву, умылась в ручье и отправилась по нужде.
Не успела я присесть, как они набросились на меня. Показалось, что я села на куст крапивы. Но вскоре некоторые из них добрались до моего лица. Комары, застонала я. Глянула на свои тылы: белая кожа скрылась под темным скопищем насекомых, деловито сосавших мою теплую кровь. Тут-то я и вспомнила, что говорил мужчина в продуктовой лавке в Принс-Руперте.
— В местности, расположенной между нами и Террасом, полно комаров, — предостерег он нас. — Если вы отправитесь через Террас, все будет в порядке до тех пор, пока вы не окажетесь в Скалистых горах. Позвольте вас предупредить. Это не наши обычные комары, к которым мы привыкли в центре Британской Колумбии. Их следует называть настоящими Горными Канадскими Королевскими Комарами. Они крупнее и гнуснее всех тех, что вы встречали раньше, и они летают огромными, с дом, стаями. Да, сэр, наших «Канадцев» называют комариным поясом первой линии наземной защиты от Советов.
Я натянула шорты и попыталась спастись бегством, но облако перемещалось за мной. Мне не хотелось приводить их на стоянку, и я метнулась на дорогу и обратно, пытаясь оторваться. Бесполезно. Эти твари были не только крупнее и гнуснее всего, что я когда-либо видела, они, ко всему прочему, еще чертовски больно кусались. Они держались рядом вне зависимости от развиваемой мной скорости. Когда я вернулась обратно к ручью, то нашла там Ларри, который сражался со своей собственной стаей. Мы оба ввалились в палатку, едва она была поставлена. Через несколько секунд сотни комаров бились в затянутые сеткой окна палатки, пытаясь пролезть внутрь.
Мы натянули гольфы, брюки, шерстяные рубашки и накинули капюшоны, оставив открытыми только лица и руки, их мы намазали толстым слоем репеллента. Только после этого мы выбрались наружу готовить обед. Запах пищи мгновенно привлек всех кровососов в радиусе одной мили. От мельтешащих тел так потемнело, что мы с трудом видели, что готовим. Во время еды насекомые лезли в глаза и рот, вцеплялись в веки и губы.
К утру мой зад покрылся волдырями. Когда я села на велосипед и поехала, он зудел и горел, но, к счастью, как и говорил человек из Принс-Руперта, за Террасом число комаров сразу уменьшилось. После они нас особо не беспокоили, разве что еще несколько раз в Скалистых горах и на границе Айдахо.
Первые четыре дня по Йеллоухед, двести шестьдесят миль от Принс-Руперта до Хьюстона, мы двигались в окружении строевого леса, озер, рек, заснеженных гор и ледников. Дорога шла вдоль рек Скина и Балкли, поэтому ехать было легко. Здесь не было крутых подъемов, и попутный ветер сопровождал нас всю дорогу. Ежедневно с десяти утра до семи вечера мы проходили по восемьдесят миль. Останавливались часто, чтобы наполнить бутылки водой из ледяных ручьев или обследовать индейские стоянки в лесах. Несколько раз, попав в город, мы заходили в местные кафе ради молочного коктейля и местных сплетен.
За эти четыре дня случилось несколько мелких происшествий. На третий день, во время девяностомильного пробега от Терраса до Хейзелтона, просчитавшись в своих запасах, мы остались без еды. Ко времени приезда в Хейзелтон нас обоих била жуткая дрожь, так как в течение семи часов во рту не было ни крошки. После подобного эксперимента пришлось увеличить запас арахисового масла и брать дополнительную коробку макарон с сыром.
Когда мы выбрались из Хейзелтона на следующий день, у Ларри на велосипеде сломалась металлическая рейка, державшая рулевой ранец. Ларри привязал ранец с рейкой к рулю двумя нейлоновыми стропами, которыми привязывал спальник к багажнику. Сооружение продержалось двадцать миль, пока мы не добрались до Смитерса, где рейку приварили. В тот же день, днем, двигаясь по краю дороги, где нет покрытия, Ларри не справился с управлением и наехал на камень, погнув переднее колесо.
Но, если не считать этих проблем, поездка от Принс-Руперта до Хьюстона прошла идеально. Погода стояла жаркая и солнечная, движение транспорта почти отсутствовало. К вечеру, после прохождения восьмидесяти миль, в мышцах скапливалась усталость, но это мало напоминало прежние наши мучения. Для полноты испытанных за день ощущений чувство усталости стало необходимым.
Каждый вечер мы устраивали лагерь в лесу, у реки или ручья. Ставили палатку на пружинящей подстилке из папоротников, сосновой хвои и свежей травы, а вокруг нас суетились дятлы, серые сойки и поползни. Поставив палатку, готовили обед, купали друг друга в холодной воде, которая обычно текла с соседнего ледника. Запах готовящейся еды восхитительно сочетался с ощущением свежести. Темнело не раньше одиннадцати, и после еды мы вытягивались на папоротниках, болтая в воде ногами, читали или вспоминали прошедший день. На протяжении этих четырех дней я всегда ждала наших вечеров — чувствовалась удивительная близость, возникшая между нами и дикой природой.
После Хьюстона ручьи и водопады исчезли, деревья стали приземистей, а горы и долины сменились холмами. Как раз около Хьюстона мы познакомились с канадцем Крисом, единственным велосипедистом, встреченным на Йеллоухед. Крис был высоким худым парнем лет за двадцать. Он ехал через Канаду в Ньюфаундленд; из Принс-Руперта стартовал около недели назад.
— Похоже, вы тоже направляетесь в Скалистые горы, — улыбнулся он. — Не возражаете, если поеду с вами? Мне неохота путешествовать в одиночку. Большую часть времени приходится скучать.
— Нисколько, — кивнул в ответ Ларри. — Мы будем рады составить тебе компанию.
Около часа Крис ехал и болтал с нами (объясняя, как взял на лето отпуск, чтобы проехаться по стране), прежде чем понял, что не выдерживает нашего темпа, и предложил нам двигаться вперед.
— Слушайте, вы едете гораздо быстрее меня, так что, может, обгоните? Ехать с моей скоростью вам вряд ли в удовольствие, это точно. Я остановлюсь в кемпинге в Бернс-Лейк, может, и вы там встанете, тогда и поговорим, когда я подъеду.
Мы с Ларри попали в Бернс-Лейк около шести вечера. Крис притащился тремя часами позже. Его было жаль. Он напомнил мне, как я выглядела первую неделю путешествия в конце каждого дня: изнуренная и сгорбленная от мучений. Я попыталась выразить ему свое сочувствие, когда он опустился за наш стол на стоянке, но признать, что измучен или озабочен болями в мышцах, он отказался. Вместо этого он спросил, не можем ли мы поделиться с ним харчами. К тому времени, как он прибыл в Бернс-Лейк, все продуктовые магазины были уже закрыты, и он остался
