в кино, впервые прочла о себе хорошие рецензии и стала известной ленинградской артисткой.
— Как складывалась ваша карьера в знаменитом Театре комедии? В тридцатые годы он был еще достаточно молодым коллективом, его традиции и стиль только зарождались.
— Мне там было очень хорошо, ко мне относились замечательно. Я играла много. Помню, например, «Валенсианскую вдову», где я играла проститутку Селью, «Собаку на сене», где играла Доротею, «Весенний смотр», где играла Нину. Были у меня и герои-мальчики: Ванька («Терентий Иванович»), Фред («В понедельник в 8»). А в «Школе злословия» у меня была небольшая роль мальчика-слуги Уильяма, которую я слепила из ничего. От того, что по ходу пьесы возникало много любовных историй, я решила, что мой мальчишка должен проходить по сцене как пьяный — до того он обалдевал от всего происходящего. Этот эпизод всегда сопровождался громом аплодисментов.
— Вы поначалу и прославились в амплуа травести. Ваш Тимофеич из фильма «Доктор Калюжный» получил большую прессу.
— Точно. Тут я победила очень много чего, и, прежде всего, женский род. Да и роль-то больно хорошая. Вначале я сыграла ее в Театре комедии, в спектакле «Сын народа» по пьесе Германа. И, видимо, Эрасту Гарину, который собирался ставить фильм, я понравилась. Но ни у кого не было уверенности, смогу ли я перенести этот образ так же хорошо на экран. И когда мою пробу повезли на утверждение, меня утвердили не как актрису, а как мальчишку, приглашенного на роль. Настолько я была естественна. Я даже не гримировалась, только подрезала себе волосы да намазала вазелином морду. Но главное — я «утяжелила» свои ноги, то есть придумала себе мужиковатую походку. К тому же я играла не мальчишку, а человека, у которого на все своя точка зрения, который живет в своем собственном мире. И это, видимо, мне помогло в создании образа. Так я попала в картину «Доктор Калюжный», где играли Яна Жеймо, Юра Толубеев, Аркаша Райкин — очень сильный актерский состав.
Я сразу прославилась, мне дали высшую категорию, и жизнь моя пошла замечательно. А так как я работала в театре, я не заштамповалась. Я и француженок играла, и современных девушек, роли драматические и комедийные. Меня постоянно приглашали в кино. Помню, Михаил Ильич Ромм, собираясь снимать «Русский вопрос», хотел, чтобы роль прогрессивной американки Мэг играла Ада Войцик, но Константин Симонов, написавший эту пьесу, сказал: «Нет, эту роль должна играть только Барабанова. Пусть это будет женщина-подросток».
— Конкуренция между актерами в то время чувствовалась особенно остро?
— Она всегда чувствовалась. Порой случались непредсказуемые вещи. На роль того же Тимофеича в Театр комедии был приглашен из ТРАМа актер Виноградов, которого мы все звали «Сачком». Но у него образ никак не получался. И премьеру сыграла я. Меня принимали в партию. И в райкоме, когда обсуждение моей кандидатуры подходило к концу, этот самый Виноградов, который к тому же являлся секретарем нашей парторганизации, заявил: «Мы тут подумали и решили продлить ей кандидатский стаж. Она, конечно, политически грамотная, но все же недостаточно серьезная для партии». И вот помню: кабинет, длинный стол с красным сукном, за ним — много народу, секретарь райкома Лизунов… Дают мне последнее слово, и я говорю: «Виноградов! Я вступаю в партию для того, чтобы таким, как ты, там было плохо!» Что я еще выдавала — не помню, но слушали меня затаив дыхание.
Я настолько была верующей в дело партии, я была просто Дон Кихотом! Мне вообще ничего нельзя было сказать против. И первый секретарь, вручая мне партбилет, сказал: «Барабанова, борись за него всегда так, как ты боролась сегодня…»
— Вам много приходилось бороться?
— За себя надо уметь постоять. Если взять творческую жизнь — я на нее не в обиде. Актерская судьба зависимая, мы — сезонный продукт. Либо нас приглашают, либо нет. Я работала всегда, и, если была уверена, что могу сыграть какую-то роль лучше других, вступала в борьбу. Я очень смелая. Когда необходимо было получить звание «народной артистки», я сильно била по начальству. Я вообще за актеров дралась — мало кто про это знает.
Когда собралась комиссия по званиям, я была на съемках, и один из наших режиссеров (я его настолько терпеть не могу, что даже фамилии не помню) сказал: «Зачем ей „народную“? Ей и „заслуженной“ хватит!» Ну и я плюнула на них. Прошло какое-то время, вдруг в Союз кинематографистов вызывают: «Мария Павловна, да что ж это вы без звания? Как же такое может быть?» И в 1991-м мне присвоили «народную». А я хотела, чтобы Ельцин мне подписал приказ, все ждала, пока он наездится по своим делам. И дождалась. Я его очень уважаю за смелость. Ох, как я люблю смелых людей! Это ведь очень трудно быть смелым. Но надо!
— Мария Павловна, а почему вы бросили театр?
— Потому что у меня начались съемки в фильме «Принц и нищий», где я играла сразу две главные роли. Потому что в Ленинграде я отрабатывала спектакль, садилась в «Стрелу» и мчалась в Москву на киностудию, снималась в Москве, садилась в «Стрелу» и ехала в Ленинград. Так я жила год. Разве это нормально? Меня из театра не отпускали. Я со скандалом ушла. И не жалею, хотя театр актеру необходим. Он его шелушит, формирует, позволяет проживать образ от рождения до смерти. Но в то же время театр — это коробка. Это три стены и зрительный зал.
— А как же общение со зрителем, его дыхание, реакция?
— Какая разница? Аппарат — то же общение. Если ты актер, тебе должно быть все равно, с кем общаться. Вокруг может быть тысяча посторонних людей — но ты уже никого не видишь, тебе на все наплевать. Ты вздрагиваешь, когда раздается команда «Мотор!», а потом уже растворяешься в образе и живешь чужой жизнью. И аппарат — такой же твой зритель, как и в театре. Так что много в нашей профессии шаманского, необъяснимого. Артиста делают мама и Господь Бог. И только потом ты учишься читать.
— Вы легко готовитесь к новой роли? Легко входите в образ?
— Понимаешь, в чем петрушка-то… Как только получаешь задание, ты готовишься каждую минуту. Оно все время с тобой. Я не сижу за столом и не твержу: «Ма-ма, па-па!..» Избави, Боже! Это все идет подспудно, где-то там, внутри. Этого никто объяснить не сможет, если кто-то начнет объяснять — не верь. Поэтому актерская профессия — это тайна, это волшебная
