весело. Растерянные египтяне не знали, что со мной делать. Они отвели (чуть не оттащили) меня от «места казни». Потом, прислонив к той же стене автоматы, охранники ушли в свой домик, где было прохладнее. Я же, посидев на лавке, прихватил пару автоматов и отправился пешком по шоссе прямиком к месту службы. Можете себе представить подобную сценку в Советской армии?
Охрана быстро спохватилась, меня догнали, я сам вернул им их же оружие. Тут и пришло указание пропустить «этого русского». Мои сторожа довели меня до микробаса, а один даже помахал на прощание рукой.
Зато о другом случае вспоминается не столь весело. Мы ехали на базу, и вдруг по дороге произошла неприятность – у микробаса лопнула камера. «Касура». Предстояло менять колесо. Все случилось на окраине Каира. Микробас остановился, мы вышли, водитель Габер достал домкрат. За несколько минут вокруг собралась толпа мрачных мужчин, многие с автоматами за плечами. Они в упор разглядывали незваных пришельцев. Мне удалось заговорить с одним из них – он оказался палестинцем. Оказалось, мы в «палестинском» районе Каира и находимся в окружении беженцев.
Так и простояли в молчании целый час, пока Габер менял колесо. Сели в машину, тронулись, я оглянулся. Никого вокруг уже не было. Ничего страшного не случилось. Но эпизодик запомнился.
Не представляю себе египтян, стоящих в такой же воинственной позе. Им далеко до палестинцев. Разная история, разные традиции. И те и другие арабы, но различаются между собой столько же существенно, сколь и их диалекты.
Будучи воспитан на арабо-израильском конфликте, я при каждом удобном случае заводил о нем разговор. Однажды на базаре, куда пришел за арбузами, я решил заговорить на эту острую тему с торговцем. Разговор не получился. Когда упомянул Израиль, то собеседник переспросил: «Исраиль ы?»[13] Я удивился и замолчал, арбуз был куплен в полной тишине.
Еще одна поездка обернулась настоящим приключением. Ена разрешил съездить в музей Ораби-паши, выдающегося египетского политика, который в 1881 году возглавил восстание под лозунгом «Египет для египтян», а в 1882-м на недолгое время стал главой страны. В историю он вошел как вождь национально-освободительного движения. Но в столкновении с английской армией его войска потерпели поражение.
Музей находился неподалеку от города Загазига, который был намного больше Бильбейса, а его центр выглядел вполне по-европейски.
Я выпросил пистолет, засунул его под сиденье автомобиля и отправился на экскурсию. Добравшись до музея, двухэтажного белого здания посредине деревни, я обнаружил, что он закрыт. Закрыт наглухо, ни одного сотрудника поблизости не было, а собравшиеся вокруг жители долго не могли понять, зачем меня сюда занесло. Наконец к машине пробился парень студенческого вида и, узнав, зачем этот русский сюда приехал, обещал помочь.
«Студент» исчез и вскоре появился с двумя традиционного вида немолодыми людьми в фесках, которых он представил как директора музея и его заместителя. После приветствий они выразили радость по поводу моего стремления ознакомиться с жизнью и деятельностью великого египтянина, но признались, что музей они сами давно не посещали, а ключ куда-то задевался. Чтобы попасть в музей, надо было открыть дверь изнутри. Двое сотрудников полезли в окно. Чтобы не терять времени, я отправился вслед за ними.
И тотчас же началась экскурсия, которая продлилась больше часа. Первый этаж был посвящен Ораби-паше, на втором размещался небольшой музей быта – этакое смешение истории, политики и этнографии.
По завершении экскурсии я вручил «гидам» небольшой гонорар и таким же манером мы втроем вышагнули из окна на землю. Все шло хорошо, но, подходя к машине, я обнаружил, что вокруг нее собралась толпа, все что-то кричат да еще и раскачивают автомобиль. С трудом протиснувшись к машине, я залез внутрь, водитель завел мотор. Но толпа не расходилась, и тронуться мы не могли. Чего хотел бурлящий народ, понять было невозможно. От волнения я нащупал под сидением пистолет, скомандовал водителю «Вперед!», и он, тоже обалдевший, поехал прямо на людей. Те расступились, разбежались, и мы вырвались на проселочную дорогу. Будь на месте египетских феллахов палестинские фидаи, все обернулось бы для нас куда хуже.
Благодаря визиту в музей Ораби-паши я узнал сразу несколько новых слов на литературном языке, поскольку именно на нем была прочитана лекция, а новые термины всегда сопровождались указанием на те или иные предметы египетского быта. Об инциденте в музее я долго никому не рассказывал.
И еще одна история, по нынешним временам пустяковая, а по тогдашним – рисковая. Задружился я с египетским стажером Ахмадом, который постигал русский и, как и я, учился на переводчика. Парень был застенчивый, русский знал не лучше, чем я арабский, но мы договаривались.
Как-то раз Ахмад предложил мне прокатиться в гости к его родственнику, мужу его сестры Исмаилу. Докладывать по команде я не стал. Нарушив правила поведения советского гражданина за рубежом, я отправился с Ахмадом гости к Исмаилу, который жил на окраине все того же Загазига.
Поехали. Вдоль дороги были разбросаны хлопковые и рисовые поля, попадалась кукуруза. Рисовые посевы выделялись ярким темно-зеленым цветом, кукуруза была желто-пожухлая, на хлопке трудились дети. Проезжали мимо неухоженных, хлипких деревень.
По дороге Ахмад сообщил, что его дядя состоял в организации «Братья мусульмане» и в 1954-м три года отсидел в тюрьме. Кстати, в 1958 году «Братья» в очередной раз безуспешно покушались на президента Насера. Получив такое приглашение сейчас, я бы задумался, но тогда «Братья мусульмане» в моем сознании были не более чем парой абзацев в учебнике «Новейшая история арабских стран» (1967 г. издания), по который мы сдавали экзамен в ИВЯ.
Да и в наши времена, когда президент Путин в 2015 году встречался со ставшим на короткое президентом Египта «братом-мусульманином» Мухаммедом Мурси, контакты с организацией БМ, упоминание которой сопровождается формулировкой «запрещена в России», не криминальны. Да и кто в Кремль из числа запрещенных организаций не шастает? Политика-с.
Дядя Исмаил жил на втором этаже солидного, но обшарпанного дома. В небольшой гостиной на буром ковре стояли три кресла, маленький столик и мягкий диван. Дядя усадил меня на диван, его младшая дочь принесла две бутылочки колы. Потом, извинившись, он сказал, что пришло время молитвы. Дальше происходило то, что вполне сойдет для киносюжета о диалоге цивилизаций. «Брат-мусульманин» молился, обратившись на стену, за которой на расстоянии в тысячи полторы километров находилась священная Кааба, а я, сидя в военной форме на диване, потягивал пепси.
Когда дядя кончил молитву, появился Ахмад.
Разговор зашел о футболе. В Египте две ведущие команды – «Ахли», которую как-то раз сын поэта Сергея Есенина Константин, сотрудничавший с еженедельником «Футбол», сравнил с московским «Спартаком», и «Замалек», которая, по мнению автора той же статьи, походила на «Динамо».
И разговор пошел. Брат-мусульманин был поражен, когда я сказал, что в «Ахли» немного мельтешат с передачами в центре, а «Замалек» играет скучно. Говорили мы долго, и при этом ни слова не было сказано про ислам. Похоже, племянник Ахмад был разочарован, тем более что дядя чем дальше, тем больше углублялся в футбольные детали. Он даже вышел на лестницу, чтобы меня проводить.
Так что этот «брат-мусульманин» большим фанатизмом не отличался.
Зато веру в Аллаха продемонстрировали два летчика-лейтенанта, соблюдавшие пост, во время которого запрещается прием пищи до момента, пока черную нить нельзя отличить от белой. Так положено по исламской традиции.
Соблюдать пост надо, но и управлять самолетом тоже надо. Натощак это делать непросто. В Коране говорится, что не соблюдать пост позволено тем, кто в пути, а также тем, кто на стезе джихада. Вылеты на «сухом» вполне походили под вторую формулировку. К тому же их министерство обороны, с одобрения главного исламского университета Аль-Азхар, приняло решение, что в армии несоблюдение поста разрешается, а в авиации соблюдение его запрещено под угрозой отстранения от полетов. Наши лейтенанты решили от полетов отстраниться. И тогда на двух
