Слободан Будимирович зачехлял гусли и что-то напевал себе под нос. Заметив меня, он ничуть не удивился, как будто ждал, что я приду.
– Вы видели мою иллюзию? – спросила я напрямик.
– Видел, – кивнул декан. – Отличное качество. Цвет, запах, эффект личного присутствия – все есть.
– А вы кого видели? – продолжала допрашивать я.
– Это важно? – спросил он, откладывая гусли.
– Важно, – ответила я почти с вызовом.
– Давай припомним, – Слободан уселся на стол в первом ряду и задумчиво потер переносицу указательным пальцем. – Это была ночь, ивы на берегу озера, луна, белые лебеди.
– И всё? – не утерпела я.
– Пожалуй… – он чуть нахмурился, припоминая. – Да, пожалуй, всё. А было ещё что-то?
– А черного лебедя не видели?
Он приподнял удивленно брови и отрицательно покачал головой:
– Были черные лебеди? Может, я их просто не заметил?
Не сработало. Он не видел черную птицу. Сейчас я была уже не так уверена, что её видела я.
– Может, – проворчала я. – Ладно, извините, – я пошла к выходу, но декан окликнул меня.
– Василиса, – позвал он, и я остановилась. – Если я правильно понимаю, это была не самовольная иллюзия, а специально созданная?
– Да, – сказала я делано небрежно. – Наконец-то осилила.
– Я очень рад, – он спрыгнул со стола и взъерошил пятерней светлые кудри. – Только я бы рекомендовал вам в следующий раз при создании иллюзии надеть кокошник. В «Иве» вряд ли кто-то способен проникнуть в ваше сознание через иллюзию – если только Кош Невмертич или Барбара Збыславовна. Но рисковать не надо. Выступление на смотре школ было впечатляющим – мы все там обалдели, – он засмеялся, но тут же стал серьезным. – Вот только Кошу Невмертичу пришлось приложить огромные усилия, чтобы защитить вас от возможного вмешательства. Ему пришлось долго восстанавливаться в это лето.
– Восстанавливаться? – насторожилась я, сразу забыв о приблудном черном лебеде.
– Было потрачено много жизненных сил. Слишком много. Поэтому еще раз попрошу вас не быть такой безрассудной. Вам ведь не нужны чужие тараканы? – он лукаво улыбнулся. – Хватит и своих.
– Очень смешно, – сказала я досадливо.
– Да, как бы, не очень, – сказал он мне уже вслед.
Про жизненные силы они мне все уши прожужжали, но я решила расспросить об этом Анчуткина – вдруг узнаю что-то новенькое.
Когда он в очередной обеденный перерыв потащил меня в лабораторию, хвалиться петерситом, я поинтересовалась, глядя, как Анчуткин осторожно выкладывает на мраморную столешницу синие камешки:
– Почему волшебники так боятся выказывать эмоции? И при чем тут мои эмоции и мои силы?
Бориска долго и нудно рассказывал, как важно жить в спокойствии и душевном равновесии, потому что силы, которые поддерживают волшебную и человеческую сущности, восполняются очень медленно. Поэтому первый закон волшебников – поменьше эмоций, поменьше душевных тревог.
Я слушала его с недоверием, потому что после всех чудес, что я устраивала с психу – у меня не было никакой отключки волшебных сил. Я даже слабости почти не чувствовала. Не считая головной боли с похмелья. Наоборот, когда у меня зашкаливали эмоции я смогла поджечь «Лексус» Коша Невмертича, и превратилась в Жар-птицу…
Наверное, врут господа-волшебники. Явно что-то недоговаривают.
– Ты не злись, – посоветовал Анчуткин, когда мы, пообедав, отправились на ленты. – Как начинаешь злиться – считай до ста, а потом в обратном порядке. Мне всегда помогает успокоиться.
Трудно было представить, чтобы Анчуткин на кого-то злился, да еще столько времени, чтобы считать до ста.
– Ага, обязательно, – язвительно сказала я, сбегая по ступенькам на второй этаж.
– Василиса, подожди меня! – позвал Анчуткин, но я уже остановилась, и он с разбегу врезался в меня сзади.
В конце коридора стоял Кош Невмертич. В строгом сером костюме, волосы уложены прядочка к прядочке – как у модельной красотки. Ректор разговаривал с Кариной Вольпиной – что-то говорил ей, сверля взглядом, а она кивала, прищуривая блестящие синие глаза и кокетливо накручивая локон на палец.
– Можете идти, – услышала я голос Коша Невмертича.
– Да, господин Невмертич, – сладко промяукала Вольпина и пошла по коридору в нашу сторону.
Я не успела спрятаться за угол, потому что Анчуткин напирал сзади, и Вольпина нас заметила.
– Привет! – помахала она нам рукой.
– Привет… – расплылся лужицей Анчуткин, провожая Вольпину взглядом.
А она не смотрела на него. Она смотрела на меня и улыбалась уголками губ. Мне совсем не понравилась эта улыбка. Такая же, как в аудитории магических песнопений – насмешливая, гадкая.
Аромат роз проплыл мимо вместе с Вольпиной, и я нарочно чихнула. Вольпина ответила смешком и скрылась за поворотом коридора, а я посмотрела на Коша Невмертича.
Он по-прежнему стоял в конце коридора, но выглядел странно – вдруг оттянул ворот рубашки, будто он душил, и нервно облизнул губы. Глаза ректора горели, как угли, и когда взгляды наши встретились, он резко отвернулся, дернул головой и торопливо ушел.
Я не стала думать и сомневаться, а рванула следом за Вольпиной, не слушая воплей Анчуткина, который просил его подождать.
Вольпина не успела далеко уйти, и я догнала ее, преградив дорогу.
– Что ты ему сказал? – спросила я, тяжело дыша. Но не оттого, что запыхалась, а потому что меня так и распирало от злости.
– О чем ты? – изумилась Вольпина, захлопав ресницами.
Нас догнал Анчуткин и остановился рядом, поправляя запотевшие очки. Но ни я, ни Вольпина не обратили на него внимания.
– О том, что ты строила глазки ректору! – вспылила я уже по-настоящему. – Тебе что от него надо?!
– Мне? – она картинно приподняла брови. – Я-то здесь чем виновата? Это Кош Невмертич меня остановил…
Она смотрела на меня честными синими глазами, но я не поверила этой честности. Потому что уголки губ Вольпиной насмешливо подергивались, словно она пыталась и не могла сдержать усмешку.
– Ты всё врешь, – прошипела я, а когда Анчуткин робко потянул меня за рукав, резко отстранилась.
– Мы говорили о моем индивидуальном обучении, – Вольпина склонила голову к плечу и принялась игриво накручивать на палец темный локон. – Кош Невмертич занимается со мной после занятий, и он сказал, что сегодня занятия будут на два часа позже. В десять вечера.
Индивидуальные занятия так поздно… Слова Вольпиной были мне как нож по сердцу. Со мной ректор никогда сам не занимался. Приглашал Ленку, Барбару Збыславововну…
– Снова врешь, – только и смогла произнести я.
