член, посылая волну стыда через меня.
Монстр. Я не заслуживаю ее. Я не заслуживаю ничего, кроме боли. Ничего, кроме темноты.
Зверь.
Я быстро развязываю узел на ее запястьях, игнорируя ее низкие, одурманенные стоны, когда узел натирает ее. Я делаю это не для того, чтобы доставить ей удовольствие, яростно говорю я себе, даже когда мой член пульсирует и реагирует на звуки ее стонов, на то, как ее беспомощное тело содрогается, когда узел доставляет ей удовольствие. Как только все ослабленно, я развязываю веревку, отбрасывая ее от нее. Там, где был узел у нее между бедер, влажно. Кончики моих пальцев внезапно становятся липкими от этого, от нее, и я стону, стискивая зубы, прогоняя туман желания. Я слишком долго себя лишал этого. Прошел месяц или больше с тех пор, как я позволял себе освобождение, которое не было непроизвольным во сне, и еще больше с тех пор, как ко мне прикасался кто-то другой, и я был внутри женщины. Ни разу с того ужасного вечера, когда гребаный ирландец вломился ко мне и забрал Анастасию.
Эти воспоминания нахлынули все сразу, гнев, который охватил меня, ужасы того, что я сказал женщине, которую, как я утверждал, любил, что я сделал с ней: Лживая маленькая шлюха! Он твой любовник, иначе зачем бы ему еще приходить сюда…
Она умоляла меня поверить ей, а я не поверил. Умоляла меня не делать того ужасного поступка, который я вынудил ирландца сделать, вырвав при этом себе сердце, очернив свою душу до неузнаваемости.
Худшее, что я когда-либо делал. Величайший грех, который я когда-либо совершал.
Я не могу быть прощен за это.
Я развязываю узлы на запястьях и лодыжках девушки, осторожно разматывая веревки с ее ног, рук, талии и горла, пока шибари не превращается в моток зеленой шелковой веревки, свернувшейся на кровати, как особенно безобидная змея. Тот, кто связал ее, был экспертом, на ней нигде нет ни единого ожога от веревки или отметины. Осторожно я переворачиваю ее на спину, изо всех сил стараясь не смотреть на ее соски, упирающиеся в красное кружево корсета, или на влажный разрез трусиков, из которого выглядывает ее нежно-розовая киска, выбритая и набухшая от удовольствия от узла.
Черт возьми. Мой член снова пульсирует, мой пресс блестит от предварительной спермы, мои яйца напряжены и причиняют боль. Я смотрю на полные красные губы девушки и с приливом горячей вины и желания, слившихся воедино, вспоминаю ту ночь, когда я пробрался в комнату Анастасии, ласкал себя до постыдного оргазма, наблюдая, как она спит.
Comme l’espoir de l’amour peut être violent (Насколько жестокой может быть надежда на любовь).
Я быстро натягиваю на нее одеяло, укрывая ее тело. Мне немного становится легче. Так она выглядит более невинно, когда одеяло натянуто на ее стройные бледные плечи, и это отчасти избавляет от мучительной потребности. Я тянусь за запиской, которая висела у нее на шее, открываю ее и вижу грубый, хлесткий почерк Кайто.
Мой друг,
Однажды ты сказал мне, как сильно восхищаешься искусством кинцуги, что ты ничего так не желаешь, как дать каждой поврежденной красивой вещи дом, заполнить все трещины золотом, чтобы не осталось ничего, кроме красоты. Кажется, мой друг, что сейчас нет никого более сломленного, чем ты. Тебе нужен твой собственный кинцуги, что-то, что заставит тебя снова почувствовать себя живым. Настоящий питомец, новый старт. Это мой подарок тебе в это радостное время года, когда так много людей стремятся начать все сначала, Начни с невинной девушки-девственницы. Разве не в этом суть этого сезона?
Пусть эта женщина станет золотом, которое заполнит трещины в твоей душе.
Счастливого Рождества,
Кайто.
P.S. И не вздумай отказываться.
Я фыркаю, перечитывая открытку. Я заплатил огромную сумму денег за Анастасию. Возможно, Кайто и указал мне направление на вечеринку Алексея, но Анастасия вряд ли была подарком, даже если сейчас это подарок и есть. Я хмуро смотрю на нее сверху вниз. Кайто не указал ее имени, что меня не шокирует, я был бы удивлен, если бы он вообще удосужился спросить об этом. Хотя мне это интересно, как и другие вещи. Что заставило его выбрать ее для меня? Какие секреты она скрывает? Что она скажет и сделает, когда проснется и обнаружит себя здесь?
Моим первым побуждением является отказаться от подарка, независимо от того, насколько это может обидеть Кайто. Я знаю, что должен дождаться, пока она очнется, а затем отправить ее обратно к нему, или туда, откуда она пришла. Но чем дольше я смотрю на нее, мирно спящую, тем больше я чувствую, как усики моих старых навязчивых идей расползаются по моей душе, вонзая в меня свои острые шипы. Я смутно помню, каково это, не быть здесь одному, не чувствовать, что мой дом, это могила, не быть таким мучительно одиноким. Чтобы не тратить все свои дни на ожидание, когда смерть, наконец, заберет меня.
Я откидываю одеяло, глядя на нее сверху вниз, обвитую красным кружевом. В подарочной упаковке для меня, мой рождественский подарок от мужчины, которого я иногда называл своим другом, пусть и в лучшем случае капризным. Я чувствую растущую потребность внутри себя, не только похоть, но и что-то еще. Потребность протянуть руку и воспользоваться предоставленным мне шансом.
Новый старт.
Что, если это мой шанс стать лучше? У меня пересыхает во рту, когда я смотрю на нее, она такая совершенная, такая красивая. Я не вижу на ней физических отметин, никаких изъянов, как у других, ничего, что заставило бы кого-то еще назвать ее поврежденной. Но, возможно, так лучше.
Я сломанный, и Кайто прислал мне мое золото. Идеально, безупречного питомца, хотя у меня уже так долго не было питомца, о котором нужно было заботиться.
Ты этого не заслуживаешь. Монстр. Ты поклялся, что больше этого не сделаешь. Ты обещал. Разве ты не любишь Анастасию? Разве ты не скучаешь по ней?
Предатель. Монстр. Зверь.
— Я не прикоснусь к ней! — Громко шиплю я голосам, грохочущим в моем черепе. — Я не прикоснусь к ней, — повторяю я, игнорируя сердитую, протестующую пульсацию моего все еще твердого члена. Я поднимаю руку, хватаясь за свою ноющую голову, и снова накрываю девушку. — Я не заслуживаю удовольствия. Я не заслуживаю, но я могу позаботиться о ней. Я могу обеспечить ее безопасность.
Тот, кто продал ее Кайто, был плохим человеком. Таким человек, как Алексей, который торгует женщинами. В мире так много таких мужчин, я знаю. Мужчины, которые хотят торговать женской плотью, причиняют ей боль, злоупотребляют ею. Я могу защитить ее от того мира, если она останется здесь со мной. Я могу обеспечить ее безопасность, если она будет хорошим домашним питомцем. Я обучу ее. Защищу ее. На этот раз я сделаю все правильно. Я не испорчу все, как сделал с Анастасией. Я
