О чем вы думаете? Дадут нам на выпускном сочинение: «Мать» Горького — запоете!
Миша Хант. И не в этом только дело. Вообще — стыдно. Раз подвели Бахиреву и второй.
Инна Шафран. Я считаю, что педагог переживает из-за нас, а не из-за себя, и это значит, что он оказался выше нас и благороднее нас.
Майя Ратченко. Ставлю на голосование. Кто за извинение и за комсомольское отношение к литературе?
Аркадий Шаров. Ставь раздельно!
Сильва Воскова. Только вместе!
Сестры Диц. А если мы…
Сильва, Майя и Миша. Только вместе!
Алла Гринева. Одобряю! Бузить — так бузить, отвечать — так вместе!
…Сальма Ивановна спросила у дочери:
— Ты почему сегодня такая веселая пришла?
Сильва ее закружила.
— Мама, я сегодня читала на уроке Блока: «И старый мир, как пес безродный, стоит за ним, поджавши хвост…» Потом разбирала. Товарищ Гавот был доволен.
— Что же в этом особенного, Сильва?
— Мама, ты же сама говорила… Нельзя откладывать все на «потом».
…А парты чистенькие, сверкают. Придут новенькие и угадают: «До нас здесь был десятый „а“».
— Сильва, ты здесь? — в дверях их классный руководитель. — Пора готовиться к вечеру.
Девочка растерянно поднялась из-за парты.
— Я и готовлюсь, Изабелла Юльевна… Я вспоминаю. А знаете, я не хочу уходить отсюда.
Учительница кивнула.
— Рада от тебя это слышать, Сильва. Но жизнь широка…
Сильва взволнованно заговорила:
— А что нас ждет, Изабелла Юльевна? Новая парта? Вот у моих родителей, у вас была героическая юность. Вы знали Котовского, помните первые бои за Советскую власть. А будет ли у нас поле боя? Или только чертежные столы, рейсфедеры, формулы…
Учительница улыбнулась:
— Пожалуй, день самый подходящий для таких раздумий. Что тебе сказать? Обычно мы, учителя, в таких случаях всегда говорим, что ваше поле боя — вдохновенный труд, и это тоже героика. Впрочем, я как-то слышала, ты это и сама говорила своим «ежикам». — Она помолчала. — Юность у вас еще только начинается, а небо над Европой и миром хмурится. Боюсь, что испытаний вам еще хватит по уши. Совсем не праздничный разговор, — сердито оборвала она себя.
Сальма Ивановна заметила в этот день, что Сильва молчаливая, задумчивая. Свернула географическую карту в трубочку, учебники рассовала по ящикам: и все это — будто отсутствует, будто руки работают, а мысль далеко…
— Что, Сивка, жалко школу оставлять?
Кивнула.
И все в этот вечер собрались непривычно тихие, серьезные. Куда только испарилось лукавство с худощавого лица Миши Ханта? Что же ты не распеваешь свои подслушанные у старших песенки, Алла Гринева? Когда мы услышим от тебя, Юра Будыко, что Капабланка должен был сыграть не на це-пять, а на аш-семь? Да что с тобой, десятый «а»? Что ты потерял?
Мы встретим много школ опять
И формул строй таинственный,
Но наша школа номер пять
Останется единственной.
Да, у десятого «а» и поэты свои есть!
После них на сцену поднимается директор школы. Она заметно волнуется. Какие найти слова — не для напутствия, а для вооружения юности?
— Мы уже сказали вам все, что могли. От души желаю вам счастья, ребята. А чтобы каждый из вас знал, что думает о нем школа, мы приготовили для вас вместе с аттестатами характеристики. О каждом. Они прозвучат только здесь.
Это ново! Это сюрприз! Они сидят в ожидании, настороже.
Сильва думает: «Сейчас вспомнят, как я здорово подсказывала в седьмом. И как в восьмом вытягивала Онегина из дворянского болота».
— Сильвия Воскова, — говорит директор, вручая ей аттестат. — Мы будем помнить тебя, как дисциплинированную, способную и умную ученицу. Как человека большой гражданской честности. Мы знаем, как дорого тебе все, что связано с нашей революцией, и какой бой ты задавала тем, кто на завоевания отцов смотрел, как на свою личную собственность. Пусть же исполнится твое самое заветное желание: найти когда-нибудь случай, чтобы проявить свою волю и свой характер. Будь счастлива, девочка.
Да. Она будет счастлива. Только сразу ли? «Можно, я приглашу тебя на танец, Эдик?.. Я решила идти в электротехнический, а ты?.. Вальс — это самый красивый танец… Жизнь — это самая замечательная штука.
Миша, кажется, тоже в ЛЭТИ… А Шаров и Феноменов — в медицинский… Будыко — тот откопал астрофизику, Майка — сероводород… Расходятся наши пути, но где-то же они должны сойтись? Только где и когда?»
Учителя знают: долго их не удержишь в зале. Такова традиция: на набережную Невы и занять всю мостовую, не иначе!
Их принимает прозрачная белая ночь. Безмолвно наблюдают за ними бронзовые матросы с памятника «Стерегущему». Молодой Суворов повелительно призывает их со своего гранитного пьедестала к постоянству. Терракотовые кубы Марсова поля вызывают в их памяти героев, создававших наиновейшую историю.
— Ребята, — сказал кто-то вполголоса. — Смотрите. Здесь погребен комиссар Восков Семен Петрович. Сильва, а ведь ты тоже Воскова и… Семеновна. Послушай, а это…
Она предупредила вопросы:
— Здесь лежит мой отец, ребята.
Они стояли недоуменные, сбитые с толку ее ровным голосом, не понимая, как же это они проучились десять лет рядом с дочерью такого человека и ничего об этом не знали.
— Могла бы открыться и раньше, — вздохнула Лола.
— Да, жизнь-то у твоего отца какая героическая! — поддержали ребята. — Рассказала бы нам…
Она ответила коротко:
— Видеть отца мне не довелось.
Замолчали. И только когда подошли уже к Летнему саду, Миша Хант тихо спросил:
— А Иван Михайлович?
— Это мой второй отец, Миша. Он воспитал меня и многим, очень многим я обязана ему.
Ей захотелось домой.
— Ребята, вы не сердитесь… Мне нужно к маме.
— Последняя наша ночь! — возразил кто-то.
Сальма Ивановна не спала, вышла к дочери с книгой.
— Мама, я стою перед трудным выбором. Могу стать инженером, врачом, могу идти на литфак. Что делал отец, когда ему нужно было выбирать, вот так, как мне?
Сальма Ивановна заглянула в глаза дочери.
— Ты это серьезно? Не ожидала. У Воскова никогда не было возможности для подобного выбора. Иногда случалось, он стоял перед дилеммой — бездействовать или действовать и сигануть за решетку. Я однажды попыталась подсчитать, сколько раз он сидел в тюрьмах — невозможно!
— Мама, но и в революции есть разные пути.
— Я тебя понимаю. Он рассказывал, что когда-то в Харькове его спросили в комитете: «Что ты предпочитаешь, товарищ Семен, каторгу или эмиграцию?»
— Мам, да ведь это же настоящая жизнь — из пучины в пучину, из бездны — в пламя…
— Да, ты действительно дочь Воскова.
