С. Л. Утченко подошел ко мне перед партийным собранием и предложил выступить в поддержку дирекции об увольнении некоторых историков, обещая после проведения этой «операции» взять меня в институт. Я ужасно обозлился и решительно отверг это предложение. Начальство было смущено и просило меня во всяком случае никому не рассказывать об этом эпизоде. Нина Александровна Сидорова, не без ведома которой это предложение было сделано, услышав от меня тут же возмущенный рассказ об этом, страшно покраснела, заволновалась и повторяла: «Я же говорила ему, чтобы он этого не делал, ах, как нехорошо, как нехорошо!» И она (Н. А. Сидорова была в ту пору секретарем парторганизации), и Утченко, как я позднее узнал, очень боялись, как бы я не раскрыл сделанное мне предложение на собрании.
К середине 1949 года битва против «космополитов» начала затихать по всему фронту.
В заключение кампании против «космополитизма» в исторической науке в журнале «Вопросы истории» появилось несколько статей, посвященных итогам «борьбы». В них уже произошел «отсев»: «космополиты» были, так сказать, утверждены вышестоящими инстанциями, вроде им как бы было присвоено это звание, подобно тому, как присваиваются звания заслуженных и народных деятелей науки или искусства и пр.
Отличие, правда, было и притом немалое.
Как следовало из одной статьи, космополитизм проник на нашу священную землю из трех источников, а именно: от М. Н. Покровского (и тут его не забыли), из дворянской и буржуазной русской историографии и, естественно, с Уолл-стрита.
Для того чтобы понять, какое представление об Уоллстрите было совсем не у простых советских людей, а у некоторых историков, приведу рассказ одного из них, побывавшего в Нью-Йорке:
«И вот, значит, выхожу я вечером и иду по мрачному Уоллстриту, в подвалах которого американские миллиардеры ткут свою золотую паутину, которой опутывают весь мир...»
Оказывается, эти самые «безродные» отсюда, из этих подвалов, видимо, и появились...
В передовой статье «Вопросов истории» (№ 2 за 1949 г.) было четко сформулировано понятие космополитизма применительно к исторической науке: «Безродные космополиты наших дней искажают историю героической борьбы русского народа против своих угнетателей и иноземных захватчиков, принижают ведущую роль русского пролетариата в истории революционной борьбы как нашей родины, так и всего мира, затушевывают социалистический характер и международное значение Великой Октябрьской социалистической революции, фальсифицируют и искажают всемирно-историческую роль русского народа в построении социалистического общества и в победе над врагом человечества — германским фашизмом — в Великой Отечественной войне».
Речь здесь идет исключительно об истории русского народа, но никак не советского. То было открытое проявление великорусского шовинизма, даже не камуфлируемое ради приличия разговорами об интернационалистских принципах партии и советского государства.
Окончательно отредактированный и утвержденный вышестоящими инстанциями список «космополитов» в исторической науке выглядел следующим образом: академик И. И. Минц, профессора И. М. Разгон, Н. Л. Рубинштейн, О. Л. Вайнштейн, В. Лан, Л. И. Зубок, И. С. Звавич, Г. А. Деборин (старший сын академика А. М. Деборина).
Какова была их дальнейшая судьба?
Минцу пришлось на несколько лет покинуть Институт истории, оставить кафедру в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Но он сохранил кафедру истории СССР в Педагогическом институте. И. М. Разгон уехал работать на периферию, О. Л. Вайнштейн мытарился долгие годы в Ленинграде. Американист В. Лан был вскоре арестован. Л. И. Зубок был вынужден уйти из Института истории и из всех других учреждений и учебных заведений, в которых он сотрудничал, в том числе и с исторического факультета университета, и был оставлен лишь в Институте международных отношений Министерства иностранных дел, благодаря, как он утверждал, личному вмешательству В. М. Молотова, дочь которого была одно время студенткой Зубока.
Г. А. Деборин покинул кафедру в Военно-политической академии и... перешел на работу в Высшую дипломатическую школу, а затем в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Все же у него были большие «заслуги» перед партией! Ведь он был одним из авторов исторической справки «Фальсификаторы истории», в которой была дана версия возникновения Второй мировой войны и выдвинута «концепция» советско-германского пакта от 23 августа 1939 года, которая и сейчас осталась почти неизменной. Включение Г. А. Деборина в список космополитов могло произойти и по чьей-то личной инициативе, так сказать, в порядке сведения личных счетов, а может быть, и потому, что при всей своей преданности он все-таки был евреем. Так, чтобы знал свое место... Включение Г. А. Деборина в список «космополитов» еще раз показывало, сколь непрочно положение даже тех профессоров еврейской национальности, которые с большим рвением выполняют любое задание начальства. В гитлеровских гетто существовала т. н. еврейская полиция, которая помогала загонять в лагеря смерти своих соплеменников, затем их отправляли в крематорий самих...
Англовед проф. И. С. Звавич, блестящий оратор и публицист, был изгнан из университета. Его очень сильно подвело собственное краснобайство. Звавич, на свою беду, оправдываясь в своих несуществующих космополитических ошибках, заявил на собрании в университете: «У нас существовало общество по взаимному захваливанию...» и перечислил имена. Конечно, Звавич вкладывал в эти слова чисто фигуральный смысл, но борцы против космополитизма истолковали его слова так, как им это было нужно. Звавич расстался с Москвой и отправился в Ташкент. У него было больное сердце, и среднеазиатский жаркий климат оказался ему не под силу.
Незадолго до отъезда Звавича я случайно встретил его в метро. Исаак Семенович сказал мне с улыбкой: «Меня всегда учили, что в мире существуют три стихии: воздух, вода и огонь. Теперь же я убедился в существовании четвертой». Сказав это, Звавич выжидающе, чуть-чуть улыбаясь, посмотрел на меня. «Какой же?» — с любопытством спросил я. — «Дерьмо!» — с восторгом заявил Звавич, и мы оба расхохотались.
Прошло совсем немного времени, и профессора Звавича не стало.
Выступление полковника Антонова против Варги показало, что страсти накалены опасно. Кроме того, ученые-физики дали отпор попыткам разгромить их под предлогом борьбы с космополитами. С большим трудом удалось собрать физиков на это собрание. Но тут взял слово один из основоположников советской ядерной физики академик Иоффе и сказал примерно следующее: либо мы будем сидеть на заседаниях, тратя драгоценное время для выслушивания советов, как нам, физикам, заниматься физикой и устраивать бесконечные словопрения, либо мы будем работать. Если мы будем заседать, то пусть те, кто нас собираются учить, отправятся на наши места в институты и двигают нашу науку. Выступление Иоффе вызвало замешательство и переполох. Был объявлен перерыв, заседание было отложено и больше не возобновлялось. Все-таки желание создать ядерное оружие перевесило потребности идеологической борьбы.
Отсюда следует один очень важный вывод: при
