— Возьми меня! Возьми меня! — шептала она, лежа на кушетке, и Антон навалился на нее, но тут дверь дернулась и послышался женский голос:
— Наташа! Вы здесь? Старушке из седьмой палаты плохо, наверное, сердце. Наташа! — Потом кому-то в сторону: — Похоже, ее здесь нет. Давайте пройдем по палатам, может, она где-то на свободной кровати пристроилась. Я пойду по этой стороне, а вы — по противоположной. — Голоса удалились.
— Я не могу… так. Их голоса… мне помешали… может, там человек умирает…
— Было раньше… Может быть… Сейчас этого не вижу. Кругом одни импотенты!
Вернувшись в палату, Антон долго не мог уснуть, а потом во сне к нему пришла смуглая девушка со множеством искусно заплетенных тонких косичек. Она размахивала перед его лицом ножом и что-то гневно кричала. Он набросился на нес, разорвал рубаху, шаровары и навалился на девичье тело…
Проснувшись, с удивлением произнес четверостишие, крутившееся в голове, возможно связанное с жизнью, отгороженной провалом в памяти.
Каково состояние, ведущее к любви? Напряжение и страсть. Каково состояние, производимое любовью? Облегчение и нежность.
7. Украина. Весна. 1989 год
Через два дня Антон выписался из больницы и уехал в Чернигов к матери, которая никак не могла дождаться его возвращения, даже порывалась к нему приехать, что он ей категорически запретил, зная ее финансовое положение.
Выйдя из поезда на поразительно красивом вокзале в Чернигове, который выигрывал перед столичным изяществом и красотой линий, цветовыми решениями, почти домашним уютом, Антон испытал удивительное блаженное чувство, стало казаться, что вскоре должно произойти что-то необыкновенное. Спало мучившее его все эти дни напряжение. Он не стал добираться домой на транспорте, а пошел пешком, с каждым шагом удивляясь тому, что за его почти трехлетнее отсутствие ничего здесь не изменилось, словно время застыло. Позади остались война, смерть, к которой, возможно, он имел отношение, прошлое, скрытое за пеленой неизвестности.
«А может, это сама судьба сжалилась надо мной и лишила горестей минувшего, вычеркнув из памяти то, что способно навредить новой жизни?
Каждый дом, двор, даже деревья, попадающиеся на пути, были ему знакомы, оживали в памяти, и в нем зрело чувство, что он как будто и не уезжал никуда. Прошел мимо двухэтажного здания школы, которую не так давно окончил. Из двери на улицу выливался поток школьников, Антон всматривался в их лица, словно пытаясь обнаружить среди них знакомых.
Неожиданно кто-то сзади хлопнул его по плечу. Антон резко повернулся и увидел улыбающуюся физиономию Мишки, бывшего одноклассника. В школе они особенно не дружили, но и не враждовали. А сейчас увидеть одноклассника для Антона было равносильно чуду.
— Что, соскучился по школьным пенатам? Потянуло в родную? — улыбаясь, спросил Мишка.
— Ты прав, смотрю на школу и чувствую в ней что-то дорогое, близкое.
— Понятно, ностальгия замучила. Чтобы избавиться от нее, вспомни о двойках в дневниках, о том, как приводили к директору, как вызывали родителей в школу.
— Что-то не вспоминается плохое, а только хорошее и светлое.
— Вспоминай, если хочется. Смотрю, с чемоданом — куда-то едешь или приехал?
— Приехал. Из Афгана.
— Серьезно? Так ты что, только из армии? А почему не в форме?
— Да такая история случилась, слишком длинная, чтобы рассказывать на ходу. Как-нибудь потом расскажу, за пивом.
— Так в чем дело? Пошли, тут недавно одно кооперативное кафе открыли — там за пивком и посидим.
— Потом встретимся — к матери спешу, более трех лет не виделись.
— Ладно, беги. Хотя… ты баксы из Афгана привез? Доллары?
— Да нет.
— Шмотки: джинсы, дублон, аппаратуру? Вижу, что с собой нет, — может, в камере хранения оставил?
— Нет. Все, что есть, — со мной. А чемодан полупустой.
— Лопухнулся ты. В Афгане, говорят, этого добра до пупа.
— А зачем тебе доллары?
— Купил я приглашение в Югославию. Ездил в Киев, проторчал в очередях, но оформил по двести клиринговых долларов на себя, батю и мамашу.
— Ты что, с родителями собираешься ехать?
— Темный ты, Антоша, видно, что из Афгана. Поеду я сам, а на их клиринги там получу динары. Думаю автомашину прикупить, слышал, там за четыреста-пятьсот долларов можно «москвич» взять бэушный. С собой туда повезу электротовары: утюги, миксеры, дрели. Там продам, а обратно на автомобиле с радиоаппаратурой, сюда на продажу. А может, автомобиль и не буду брать, а только товар, чтобы деньги получить для оборота. Несколько раз съезжу, а там видно будет. Хотя страшновато, компаньон нужен. Не хочешь компаньоном стать? Приглашение я тебе за сотку сделаю, расскажу, что да как, вместе поедем.
— Подумаю. Так сразу не отвечу.
— Думай, только недолго. Где живу — знаешь, заходи. Наступают новые времена, надо нос держать по ветру, иначе отстанешь от поезда жизни, потом не догонишь. Сейчас многие этим занимаются, осваивают Польшу, Венгрию, Румынию. Сразу живая копейка и не надо горбатиться на производстве. Будь здоров!
— Пока! Обязательно зайду.
После этой встречи у Антона исчезло восторженное настроение. Город казался теперь не прежним, а словно затаившимся, готовым сделать свой выбор, не зная, что за него уже выбрали.
Войдя в свой двор, отыскал взглядом знакомый турник, стоявший у старой вишни в глубине двора. Осмотрелся и, не найдя подходящего места при мартовской оттепели, подошел к парадному и поставил чемодан на лавочку с облупившейся зеленой краской. Подумал, снял с себя куртку и положил сверху на чемодан. Несмотря на грязь, пробрался к турнику, подпрыгнул и ухватился за перекладину. Турник заскрипел. Повиснув на руках, почувствовал тяжесть тела и неприятный холод металлической трубы, отполированной ладонями рук любителей спорта.
Подтянулся и сделал переворот, кусочек грязи с ботинка отвалился и попал ему на лицо, но он не оставил свою затею. Сделал пять раз подряд выход на правую руку, затем на левую, раскрутил «солнышко», остановившись, сделал «скобочку» и спрыгнул на размякшую от влаги землю, хлюпнувшую в разные стороны.
Настроение у него вновь улучшилось, несмотря на забрызгавшую его грязь и натертые металлом ладони.
Тяжело дыша, чувствуя, как кровь раскаленным свинцом пульсирует во всем теле, взял вещи, вошел в дом и поднялся на второй этаж. Мама сразу открыла, словно ожидала за дверью. На ней был новый цветастый передник, надетый на ее обычный темный наряд. Вещи у нее менялись, а цвет оставался прежним. Она расцеловала его, затем, сделав шаг назад, осенила крестным знамением.
