с бренди, он сделал большой глоток.
– И всё же ты мой внук, – сказал он с сожалением в голосе, но всё ж заметно понизив тон. – Моя последняя надежда, как бы ни было печально это признавать. Поэтому я дам тебе шанс. Последний шанс.
Юлиан замер в ожидании очередной угрозы деда.
– Весной тебе исполнится восемнадцать лет, – продолжил сеньор Раньери.– А это значит, что ты станешь взрослым и сможешь вступить в Гвардию.
– Чего? – удивился Юлиан. Он буквально опешил. – Какая ещё Гвардия?
– Канцлерская Гвардия Союза Шмельцера, она у нас всего одна. Ты же герой? Подражатель своего отца? Поэтому надевай военную форму и иди защищай нашу родину от Молтембера и кого-то там ещё.
Юлиан молчал. Он очень надеялся, что всё это шутка. Очередная пустая угроза, коими он был напичкан с самого детства.
– Ты же знаешь, что у нас не гвардия, а цирк. Ряженые клоуны, сопровождающие канцлеров на всяческие приёмы, – сказал он.
– Это железная дисциплина, – непоколебимо ответил дед. – Именно то, что тебе нужно. Через пару лет вернёшься оттуда другим человеком. Вернёшься мужчиной, и тогда мы снова поговорим с тобой.
Если водитель не хочет останавливаться, то Юлиану придётся выпрыгнуть из автомобиля прямо на ходу. Он больше не мог терпеть всё это, и, тем более, как-то комментировать.
– Ты только зря потратишь время.
До вокзала Кингс-Кросс они добрались минут за двадцать. Несмотря на то, что Лондон был густонаселённым и чрезвычайно оживлённым городом, дорожное движение здесь было организовано на самом высоком уровне, поэтому пробки не беспокоили.
Нужный поезд отбывал через пятнадцать минут, и теперь Юлиана ожидало несколько мучительных часов со своим дедом наедине. И если в другие моменты ещё предоставлялась хоть какая-то возможность избежать его общества, в этот раз Юлиан оказался буквально заперт в клетке.
– Я возьму что-нибудь перекусить, – сообщил сеньор Раньери, когда они находились в зале ожидания.
Диктор объявил, что ожидается отправка рейса «Лондон-Свайзлаутерн».
Последняя пара минут Юлиана наедине с самим собой. Вскоре всё изменится и глупо надеяться на что-то лучшее.
Главное – провести последние минуты как можно приятнее. Юлиан всё ещё ощущал запах аметистовых стеблей, и это помогало ему хоть как-то абстрагироваться от внешнего мира. Защитный механизм, который он научился использовать.
Он сунул руку в карман с целью вытащить вечно свежий цветок, но попутно ощутил шелест бумаги. Это было письмо Пенелопы. То самое, для прочтения которого он так и не нашёл смелости.
Быть может сейчас, когда терять уж нечего?
Робко раскрыв его, он вытащил оттуда жёлтый кусок богемской бумаги. Оценив глазами размер содержимого, Юлиан понял, что Пенелопа не была многословной. И, всё же, важно не количество слов в целом, а количество смысла, вложенного в них.
Он затаил дыхание и принялся читать.
«Юлиану Раньери
От Пенелопы Лютнер
Я ненавижу тебя.
Ненавижу.
Могу повторять эти слова целую вечность, но и это не позволит оценить весь масштаб происходящего в моей душе.
Ты учил меня быть сильной. Учил плевать на чужое мнение. Учил не обращать внимания на созданные кем-то правила и вместо этого создавать свои.
И, в нужный момент, когда всем нам было необходимо единение, ты поступил как трус, подлец и слабак. Ты сломался под напором всего произошедшего. Не смог перенести боль утраты.
Ты не принял во внимание то, что было больно всем нам. Эти месяцы забрали у нас многое, но кому-то что-то дали взамен, а у кого-то они просто оголили истинную сущность.
Ты оказался вторым примером. Человек, которым я восхищалась, попросту не оправдал моих ожиданий.
Я тоже была на той самой крыше. Я тоже видела своими глазами вырванное сердце Ривальды, и, так же, как и ты, я ощущала её боль.
Почему же в отместку за это вырванное сердце ты решил вырвать сердце мне? Не я спровоцировала этот кошмар, но по какой-то причине мне приходится отвечать за него.
Я справилась с этим. Ты – нет.
Поступи же в этот раз как мужчина. Прояви больше мужества, чем изнеженная и глупая девушка, которой ты меня считаешь. Докажи, что в тебе есть стержень, который не ломается. Стержень, который не оплакивает старую жизнь, а создаёт новую.
Всегда останутся те, кому ты не безразличен. Всегда найдётся выход из тупика.
В любой тьме всегда есть луч света. Найди свой, и он выведет тебя наверх.
18.12.2010»
Он слышал её голос в голове, когда читал это. Он ощущал запах аметистов и видел изгибы её губ. И понимал, что она во всём права. Она, семнадцатилетняя девчонка, за несколько строк сказала куда больше, чем мудрый и проверенный жизнью и временем Джампаоло Раньери.
Такие люди и являются светлыми лучами в тёмном царстве. Порой их свет едва заметен, но он не затухает никогда.
Юлиан услышал, как за окном загудел поезд.
Он оказался перед развилкой двух дорог. Нельзя выбрать обе сразу, но можно выяснить свой приоритет. Оставить всё как есть означало снова погрузиться в депрессию и нравоучения деда. Запереть самого же себя.
Сделать именно то, что ему было нужно буквально пару дней назад.
Или попытаться начать заново. Там, где есть кто-то, кто его ждёт.
В толпе показался сеньор Джампаоло Раньери с пакетом и двумя стаканами кофе. Он всё ещё любит внука, Юлиан это знал.
И именно поэтому должен понять его.
Поезд снова загудел, а это означало, что в запасе осталось не больше трёх минут.
Он не попрощался с дедом, потому что никто его в этом случае не отпустил бы. Он просто вскочил со своей лавочки и, растолкав присутствующих, выскочил на перрон.
Ему нужен был шестнадцатый вагон, а это ближе к концу состава.
Не беда – он только начал трогаться.
Юлиан не знал, с какой скоростью бежал, но наверняка, мировой рекорд в этой дисциплине пал именно в этот момент.
Двери закрывались, но Юлиан смог в них проскочить. Теперь он ощущал себя в безопасности.
Он громко выдохнул, когда его попросили показать билет, после чего заметил улыбающегося Лиама Тейлора.
И, стоит сказать, его взгляд говорил о том, что он знал, что так будет.
2 глава. (Не) нужная ячейка общества.
В такие моменты ощущаешь дежавю и понимаешь, что где-то уже это видел. Смотришь будто бы со стороны на мальчишку, бежавшего несколько месяцев назад из усадьбы сеньора Джампаоло Раньери в другой город.
Тот день многое изменил. Именно тогда родился настоящий Юлиан Мерлин. Он набрался храбрости, мудрости и рассудительности. Но вместе с этим многое и
