звуки из кухни, с гостями или без. А ещё мучила загадка появления Кусимира в запертой комнате?
Не раз бывало такое, что я в каморке заучивала слова или переделывала под себя Жажины вещи, а Куся деловито просачивался из такой щели, где даже гипотетически не мог поместиться. Например, однажды меня поразило, как пять кило живого веса протекли между стенкой и тумбочкой так, чтобы не повредить своих немалых, между прочим, крыльев? Другой раз я была в шоке от того, как тот же живой вес выскальзывал из-за изголовья лежанки, где даже подушка не забивалась?!
Поэтому однажды, когда все разошлись и на кухне воцарилась тишина, я взялась за перестановку и заодно уж уборку моей конурки.
Вместе с тайнами кусимирского появления я нашла немало интересных вещей. Например, нормальную подушку. Правда, из перьев, а не из синтепуха, и пыльную как коврик у входа в подъезд многоэтажки. Но после свёрнутого овчинного полушубка, служившего мне подушкой, эта находка стала поистине подарком.
Кроме того, я нашла книжку, скорее всего, со сказками. Потому что когда сносно могла понимать прочитанный текст, узнала, что в этом мире существуют твари пострашнее того, что я могла видеть в фильмах ужасов нашей просвещённой эпохи.
Оказывается, здесь водились цветы-хищники, которые дурманящим ароматом подманивали жертв, обездвиживали их и высасывали кровь. А чтобы живую ещё жертву не нашли, корешки такого милого цветочка прикапывали её, обвиваясь вокруг и маскируя. На устрашающей картинке в качестве жертвы был изображён ребёнок, утаскиваемый ужасными корнями под землю.
Прочитала про насекомых, которые откладывали живому существу под кожу яички, личинки из которых поедали его изнутри. После такого чтения я долго вздрагивала, с большим подозрением рассматривая растения у крыльца, и на каждый зуд реагировала нервным вниманием — нет ли там личинок или чего похуже?
Но всё же отнесла эту книжку к разряду псевдонаучных, потому что там такие страсти расписывались, которых ну никак не могло быть в реальности. А на ночь хорорчик почитать иногда можно.
Ну и среди прочего я нашла причину своего глубоко погружения в языковую среду: в стене была изрядная дыра возле самого пола. С моей стороны над ней нависал топчан, а со стороны кухни — прикрывал буфет и, кажется, лавка.
Зато вся таинственность и потусторонность, которая после жуткой книжечки пробирала меня холодным потом, поубавилась: мой Кусимир не превратился в монстра с обретением крыльев (чего я втайне побаивалась), а значит, и не стоит переживать, что однажды ночью он придёт и перегрызёт мне горло, издав леденящий душу смех. То есть вой.
Так вот, эту дыру я забила старым мешком, плотно свернув в крепкий жгут. И наконец обрела тишину и уединение!
Хотя если за стеной орали так, как сейчас, то мешковина, как её плотно ни сворачивай, спасала лишь отчасти. Я уже немного пришла в себя и слышала, что происходит на кухне. А там бушевал скандал.
В целом, претензии сводились к тому, что Пенгуэн доконал и допросится — это орал Жажа, а Пенгуэн орал, что без него Жажа полный ноль и не справится.
Самым тревожным было отнюдь не это.
Эти двое ругались довольно часто, и претензии были не новы — я их не только с лёгкостью понимала, но даже без труда могла повторить. Тревожило то, что орали только двое — Жажа и Пенгуэн. А вот Гилерма слышно не было.
Где он? Что с ним? Жив ли? Не убил ли его малыш?
Я передёрнулась, вспомнив, как согнулся дядюшка от удара, как выкатились его глаза и как судорожно и беззвучно он раскрывал рот, то ли не в силах издать ни звука, то ли вдохнуть.
В этой ситуации даже не знала, сочувствовать обидчику или позлорадствовать. Он сильно меня напугал, да и обидел. Ведь Пенгуэн сказал, что разрешение было и от самого Гилерма, и от Жажи. Чего было так орать?
За стеной продолжал бесноваться Ленарди, опять весь в белом. Песня шла уже по четвёртому кругу — о неблагодарности коротышки, о том, что достал до самых жизненных глубин и о том, что умника надо укоротить, да, жаль, некуда.
И тут неожиданная мысль вскружилась у меня в голове: а когда, интересно, пришёл наш лошаделицый друг — Жажа? То есть, конечно, Ленарди.
Обычно он так рано не появлялся. Может и правда они там орут уже над трупом, а я тут в полуобмороке провела куда больше времени, чем мне казалось?
И я нерешительно потянула за ручку двери.
Выглянула. Под прикрытием криков осмотрела кухню. Ни лежачего, ни сидячего, ни вообще хоть какого-нибудь Гилерма не обнаружила. И вздохнула с облегчением. Значит, жив.
— Что надо? — гавкнул Пенгуэн, углядев таки меня в полутёмном простенке.
— Ничего. Гилерм живой? — продемонстрировала свой интерес я.
Жажа резко развернулся и оскалил то ли в улыбке, то ли в гневе свои лошадиные зубы.
— Почему ушла не спросясь? Почему подбираешь все подряд бумажки?
Я опустила глаза и сжалась. Неуютно мне от крика, от упрёков и чувства собственной вины.
Но… это же второй шанс, а Ленарди, хоть и в белом, но не моя мама. Верно?
И я подняла голову.
— Какая беда? — хотела сказать «проблема», но слова от волнения разбежались. — Вышла. Рынок. Люди. Нет страшно. Могу.
Тут хотелось сказать «имею право», но тоже не нашлось подходящего слова. Эх, так и говорить никогда не научусь, если так редко буду практиковаться.
А тут Пенгуэн подхватил:
— Вот и я говорю — что она зря хлеб наш жрёт? Пусть работает!
— Я работать! — гаркнула на него. — Уборка!
И перевела взгляд на Жажу.
— Опасно нет. Я можно ходить улица. Одежда — менять. Эта — позор.
И я потыкала пальцем в свои перешитые тряпки. Пенгуэн скривился так, будто сжевал лимон целиком.
— Ходи так. У нас денег нет тебя наряжать.
Жажа напряжённо переводил взгляд с него на меня. И после последней фразы поднял бровь и уставился на меня. Вопросительно, надо полагать.
— У вас нет. У меня есть, — и я вытащила серёжку из уха. Маленькая, золотая, с жемчужинкой. Красивая, но мне не жалко. Даже рада буду продать.
Эти серьги да ещё колечко к ним были мамиными обносками. Она так и сказала, когда отдавала: «Мне уже не с руки такое носить. Все их видели, да и простенькие слишком. Тебе такие обноски ещё ничего, ты молодая девчонка, а мне уже что-то побогаче нужно».
Колечко от
