одну сеть. Не подскажешь, у кого хватило ума?
Мужчина на моё ехидство не отреагировал, что уже могло означать некую странность. Он приблизился к ближайшему креслу и сел в него, приосанившись.
— У меня для тебя плохие новости, Рэффи, — не заставил напрячься меня он, — вспомни ту шайку неприятелей, которая вздумала искурочить твоё великое дело? — он дёрнул губой, — на них возбуждено уголовное дело. Больше они нам не помеха.
Я хмыкнула и улыбнулась.
— Почему тогда новость плохая? — зевнула я.
Мне от жары даже не хотелось иронизировать насчёт его извечной мании странно предоставлять информацию.
— «Срочное известие!» — перебило погодную повестку новостная, — «Час назад произошёл взрыв по Минниган стритс. Мистер Стандэн, его жена и младшая дочь находились…»
Я не помню, как садилась.
Я не помню, что и как делала.
Все заволокло туманом настолько, что выплывала из него я обрывками. Краткими воспоминаниями, будто бы и не моей жизни.
Полиция. Морг. Офис. Похороны. Суд — террористом был один из подчиненных той компании, которая шагала против моей вакцины. Они обозначили своей целью не меня — всё было проще. Это была попытка остановить мою деятельность. Протестная акция, заставившая всколыхнуться общественность.
Но главное было не это. Моя семья погибла. А та самая общественность могла сказать лишь пару гневных слов для будущих заключенных, и несколько утешающих для нас с Парзифалем.
Но смысл был не в этом. Я была повержена вместе с домом моего детства. Я лежала в закрытом гробу, опущенная в землю солнечным утром. Всё таким же знойным летом.
И они добились своего — я смогла забыть свои мечты. Более того, я вмиг забыла о том, что когда-то желала жизни всем людям.
Полугодовая реабилитация. Парзифаль называл это кризисным центром. Я прекратила играть в игры и принимала психлечебницу за то место, каким оно являлось всё это время. И они помогали. Вот только не мне, а Парзи, стабильно проводящему ночи в соседней палате, и кривящему губы от правильных завтраков и горсти таблеток в моём прозрачном пластиковом стаканчике.
Затем возвращение домой. Ремиссия. Прекратившиеся панические атаки и кошмары. Через восемь месяцев всё вновь стало стабильно, приобрело краски и гармонию. Парзифаль был счастлив, и смог оставить меня в компании мраморных стен спальни на втором этаже.
Ванна. Нож. И покой.
***
— Мне тоже не нравился этот шкаф, — под начищенными туфлями Парзифаля скрипело стекло от дверцы-витрины, — и эти коллекционные пластинки, которые выудить из коллекции какого-нибудь жлоба будет невозможно, — шаги ко мне, — и кресло из красного дерева, — он встал за моей спиной, — а вот это мне очень дорого, — из моих дрожащих пальцев изъяли револьвер, — поэтому спрячу подальше от твоих не в меру любопытных и неаккуратных пальцев, — его выражения лица я не видела, хотя догадывалась о нём, — Рэффи…
— Ты так спасался? — резко отвернулась от окна к мужчине я, — расстреливая каждого из этих… чёртовых… — воздуха не хватало.
Парзи как обычно имел своё мнение на всё на свете:
— Не скажу, что это не так. Косвенно, — он процеживал каждый мой взгляд через свою цепкую призму восприятия, — однако в большей мере заменителем была ты.
Брови сдвинулись в одну кривую линию.
— Я? — переспросила, упираясь спиной в оконную раму.
У мужчины от этого дёрнулась щека.
— Тот робот, которого ты отформатировал две недели назад? — вышло как-то совсем напористо, — каркас живой куклы.
Он усмехнулся и неожиданно расслабился.
— Скорее, твоё творение, — бровь дрогнула, — ты видела и слышала о современном мире пусть и крохи, однако они должны были сложиться в приблизительную картину, — он немного подался вперед, — твои записи и исследования позволили мне создать то будущее, которое заслуживает человечество. Которое станет идеальным для тебя и меня, Рэффи. Уже стало, — вновь усмешка, но теперь с пылающим идеями и гордостью во взгляде, — «Будущее стремится к гармонии…
— …попрекая совершенство», — продолжила за него.
Эти слова дались мне горько. Настолько несчастно и вымученно, что в голове роилась крепкая угловатая мысль о том, что именно я виновата в случившимся. По этой причине не существовало моих близких и меня. По этой причине существовал мир будущего с миллионами вечных жизней и успевших возродиться.
Возрождение?
— Я не справилась, Парзи, — проронила, отворачиваясь к окну и приставляя ладонь к стеклу.
Там, параллельно моим пальцам, грелись под солнцем вышки высоток, ограниченные непрозрачными стеклянными листами. Иногда на них играючи мелькали вероятно даже не рекламные, а пропагандистские слова Ньянг Лабор.
Жизнь текла быстроводной рекой времени. Нам оставалось лишь ставить плотины, наслаждаться и одновременно страдать от своего выбора. Случайное деревянное ограждение, и мы сменили ландшафт.
— Я даю тебе второй шанс, Ауфэр, — голосом бога произнёс мужчина, — а после дам третий, четвёртый, изобрету личный стимулятор совести и морали, а после сделаю его невыносимо тяжёлым для тебя.
На его губах впервые не было сопутствующей иронии усмешки. Нет — там царила усталость, печаль и надежда. Смесь крови и надежды в радужке. Не я ли залила туда красную краску?
— Значит, выбор очевиден, — выдохнула, глядя ему в глаза.
Надежда. Все мы грезим ею, когда кажется нет выхода. Может быть и мне она поможет?
Однажды папа сказал мне — «Сильные люди ломаются навсегда». Ты был прав, папа.
Потому что сегодня я родилась заново.
