жить по-новому. Слова инспектора Ярова вселили надежду, и дядя Даниила молил судьбу, чтобы у племянника все пошло хорошо.
Поначалу, как только объявился на селе Даниил, к нему настороженно присматривались, никто не замечал за ним ничего плохого, и сельчане пришли к мысли: мол, к нормальной жизни потянуло человека, к семье. Что ж, покуражился и хватит. Люди в Затонихе зла за пазухой не держат. Понимание добра и зла укладывают в одну будничную житейскую формулу: «Былое быльем поросло; что было — то прошло». Но однажды Даниил сорвался — выпил с Федей-лежебокой, может, добавил еще где-то, и закружило его… Метался с топором по селу.
На рассвете раскрыл глаза и увидел перед собой участкового инспектора Ярова.
— Иваныч! — прохрипел Даниил, пытаясь подняться и не соображая, что руки и ноги связаны. Обессилев, перестал ворочаться и горько, жалобно застонал. Ни столько от боли, сколько от сознания бесстыдства своего поступка.
— Какой конфуз! Вот и снова встретились, друг мой Даниил, — шутливо сказал Яров и присел на топчан, на котором лежал Первач.
С Даниилом случилась не первая осечка. И все же Яров надеялся на лучшее. После последних перед этим случаем похождений в Петропавловске Даниил клялся: «Крышка, баста, завязываю». Иван с трудом отстоял его в милиции: «На мою совесть отпустите, головой буду отвечать». Отпустили, и вот тебе… Да, видно, не сразу поставишь такою на путь праведный.
— Что ж ты, Даниил?
Тот молчал, прятал глаза.
— Прости, Иваныч, слов нет для оправдания. Да и не хочу ничьей милости. Судить меня надо.
Яров освободил его от пут, ножом разрезал веревки, помог встать. Первым делом Даниил ковшом зачерпнул из бочонка воды и жадно выпил. Встал перед инспектором, сцепил руки за спиной:
— Веди, куда надо.
Участковый инспектор думал, какое принять решение. Даниил наворошил столько, что единственно правильным было бы задержать его, произвести обыск дома, допросить свидетелей, составить протокол и до санкции прокурора на арест задержанного взять под стражу. Его ожидали суд и, несомненно, строгое наказание. Но вот брошенные Даниилом в первую минуту встречи с представителем власти слова: «Прости, Иваныч» инспектор расценил по-своему. В них не мольба о пощаде малодушного и трусливого проходимца, схваченного на месте преступления. Пробудившаяся совесть? Искренний призыв человека, толкнувшего себя на край пропасти, еще раз подать ему руку, спасти от страшного падения?
Яров не спешил что-либо предпринимать.
…От Затонихи до Марьевки — двенадцать километров. Деревни раскинулись на берегу Старицы, широкой, полноводной и богатой рыбой, — раздолье для любителей коротать время с удочкой. К местным рыболовам наезжали, нередко к их тайному и явному огорчению, их приятели, тоже удить, а заядлых рыбаков, будь они даже закадычными друзьями, всегда гложет червь неминуемой конкуренции по части клева.
День воскресный, тихий, по-настоящему летний. Иван Яров ночь провел вместе с приятелем в шалаше у реки. Но надо еще навестить материнский дом. Пришлось отказаться от соблазнов тихой рыбацкой идиллии, которая нечасто выпадала на долю участкового инспектора.
Яров шел тропинкой вдоль берега, приветствуемый притаившимися в скрадках рыбаками. Идти было легко и приятно, влажный ветерок освежал и бодрил. Иван прикинул, что если не подвернется какой-нибудь попутный транспорт, то часа за два прогулки вдоль берега дойдет до Марьевки. Он обещал маме быть у нее в воскресенье и предвкушал радость встречи. Из головы не выходил Даниил. «Он никуда не убежит, — уверял себя Яров. — Каялся он искренне, не поверить ему, задержать, отвезти в отделение — значит окончательно убить в нем веру в себя и людей».
Иван не торопился докладывать своему начальству о выходке Даниила, не зная, что в РОВД уже была полная информация о случившемся в Затонихе.
Он свернул к самому берегу, по песчанику подошел к кромке воды, сел. Потом мигом снял с себя одежду и бултыхнулся вниз головой к самому дну. Вынырнул на середке, отдышался и крупными взмахами поплыл к противоположному берегу. Легко, натренированно он переплыл несколько раз реку туда и обратно, потом лег на теплый песок покалиться. Сквозь дрему услышал трескотню мотоцикла. Перевернулся с живота на спину и тут увидел сержанта из райотдела.
— Срочно приказано вам прибыть в райотдел.
«Побывал у мамы!» — вздохнул Иван.
Начальник Марьевского РОВД полковник Шманов строго выговорил Ярову.
— Я не против гуманности. Эту милую тетушку в нашей работе забывать нельзя, иначе превратимся в бездушных истуканов. Но мы не можем, Яров, понимаешь, не имеем права быть этакими толстовцами, непротивленцами. Если вовремя не пресечь, даже с помощью силы, зло будет разрастаться, как раковая опухоль. Тут требуется немедленное и компетентное хирургическое вмешательство. Ты поступаешь иногда очень рискованно и мягко. Первач не один раз сидел на скамье подсудимых. Да и такое коленце выкинул в деревне. Он опасен для общества, его надо брать, — уже с раздражением сказал полковник.
— Считаю, с этим не следует торопиться. Первач дома и никуда не собирается бежать, товарищ полковник, — сделал инспектор последнюю попытку.
— Хватит с ним нянчиться, — закончил Шманов. — Приказываю возглавить оперативную группу с целью задержания Даниила Первача.
В Затониху машина с милицейскими работниками мчалась по хорошо укатанной колее. По обочинам колыхалось зеленое море пшеницы. После хорошего дождя — в самое время пролил — колосья набухли, обещая полновесный урожай.
В памяти Ивана высветилась его далекая юность, перед мысленным взором вырисовывались и его друзья по оружию, и город, где пришла зрелость к старшему из братьев Яровых.
ОПЕРАЦИЯ «ДОРОНИН И К°»
В один из воскресных дней горожане были немало удивлены, когда увидели словно выросший из-под земли деревянный ларек. На помятом листе жести можно было прочесть: «Доронин А. С. и К°».
Торговал в ларьке Анвар Махмутович Шарденов, симпатичный мужчина среднего роста, на вид лет сорока, бывший приказчик магазина, конфискованного в двадцатых годах.
Помогал Анвару в торговле его сын Тагир, красивый и смышленый паренек.
Покупателям приглянулся ларек. Мясо всегда здесь было свежее, хорошо разделанное и аккуратно разложенное на деревянных полках, застланных клеенкой.
Анвар привозил разрубленное, приготовленное к продаже мясо, на тележке. Вскоре торговать все чаще оставался один Тагир. Его отец по утрам привозил товар, а к концу дня приходил и забирал деньги.
У Анвара был ничем не приметный, как у других жителей, саманный дом, огороженный дувалом. Но как только бывший приказчик обзавелся частным торговым заведением, купил тесу, двор обнес высоким забором, из-за которого слышался только лай собаки.
Алексей Доронин, чья фамилия значилась на вывеске мясного ларька, появлялся здесь редко.
Увидя еще издали Доронина, Анвар громко, чтобы всем было слышно, с наигранной досадой воскликнул:
— Хозяин опять идет, сейчас денег
