Лили откинулась назад, и они опять зачарованно уставились в глаза друг другу, словно чего-то ожидая. Дэвон чуть сдвинулся в кресле, так что Лили почти лежала на нем. В таком положении она едва доставала ногами до пола. Она уперлась локтями ему в грудь и сама задала новый ритм их общей скачке. Никогда прежде ей не приходилось не то что испытывать, но даже воображать нечто подобное: безумную смесь обладания и покорности, могущества и самозабвения. Наконец потребность удовлетворения, острая, жгучая, нестерпимая, возобладала над нею.
– Дэвон, я не могу.., не могу!…
"Удержаться”, – хотела она сказать, но Дэвон подумал, что она имеет в виду нечто противоположное. Он сжал ее бедра и задвигался в бешеном яростном ритме, тяжело дыша и нанося раз за разом глубоко проникающие удары. Внезапно Лили что-то выкрикнула, громко и бессвязно, и содрогнулась. Дэвон чувствовал, как неудержимый, долго не стихающий трепет сотрясает се беспомощное тело, пока наконец она не обмякла и не упала без сил ему на грудь. Он сжимал ее крепко (слишком крепко, он это знал, но ничего не мог с собой поделать), больше не сдерживаясь и продолжая наносить удар за ударом. Казалось, этому не будет конца. Когда освобождение все-таки пришло, Дэвон тоже почувствовал себя совершенно обессиленным.
– Лили, – позвал он негромко, – милая, все хорошо, да?
Пряди ее волос прилипли к его влажной от пота щеке. Ему еле удалось поднять руку и дотронуться до ее плеча, для этого потребовалось неимоверное усилие. Лили все еще дрожала.
– Я сделал тебе больно, скажи?
Лили попыталась выпрямиться и заглянуть ему в лицо, но у нее не хватило сил. Ей удалось лишь повернуть голову, склоненную на его плечо, настолько, чтобы она могла произнести:
– Я не знаю, я ничего не понимаю. По правде говоря, мне все равно.
Из груди Дэвона, подобно далекому грому, вырвался глубокий вздох облегчения. Сквозь ее волосы, застилавшие ему глаза, он любовался соблазнительным зрелищем: ее раскинутыми ногами и округлыми, мягкими, словно светящимися матовым светом грудями. Чуть сдвинувшись в кресле, он попытался заставить ее сильнее сжать ноги. Она тотчас же поняла и крепко обхватила его бедрами. Но ощущение оказалось слишком волнующим: Дэвон издал хриплый крик, в котором смешались агония и экстаз, и Лили ослабила давление, тихонько смеясь. Оба глубоко вздохнули, гладя и лаская друг друга.
– Надо лечь в постель, – едва слышно проговорил Дэвон.
– Да, наверное. Но мне нравится это кресло. Мне его будет не хватать.
– А мы будем его навещать.
Лили с улыбкой посмотрела на Дэвона – Правда?
– Угу. И часто.
Лили осторожно повела плечами.
– Как ты, Лили? – Дэвон бережно провел рукой по ее коже там, где на ребрах был синяк, и заглянул ей в лицо.
Она ответила правдиво:
– Никогда в жизни мне не было так хорошо. Мне нравится то, что мы делаем, Дэвон. С тобой я чувствую себя…
– Как?
– Я таких слов не знаю. Восхитительно.
– Это ты восхитительна.
– Бесподобно.
– Это ты бесподобна. Лили счастливо рассмеялась.
– Изумительно! Неописуемо! Прекрасно!
– Все это относится к тебе.
Она расцеловала его, не веря его комплиментам, но чувствуя себя бесконечно счастливой.
Наконец они нашли в себе силы перебраться на постель и улеглись на ней, обнявшись и слушая плеск воды за бортом. Время шло незаметно, а может, и вовсе остановилось. Лили хотелось поговорить, описать свои новые ощущения, возникшие благодаря ему. Ей хотелось рассказать ему правду о себе, а больше всего – сказать, что она его любит. Однако только что обретенное доверие Дэвона было слишком хрупким, если она заговорит, оно может исчезнуть. Нет, этого ей не вынести. Лучше уж молчание. Даже обман – не слишком высокая плата за счастье. Власти над будущим у нее не было: за прошедшие несколько месяцев Лили хорошо усвоила этот урок. Сегодня, в эту ночь, в эту минуту она была счастлива. Остальное не имело значения.
Поутру Лили очнулась с трудом, постепенно освобождаясь от сновидения, которого потом не смогла вспомнить, зная лишь, что оно было прекрасным. Она согнула колено, потом протянула руку к середине постели, ища Дэвона, и, даже не открывая глаз, поняла, что его нет, потому что место, где он заснул, было холодным. Последние остатки чудесного сна улетучились.
Она села в постели и сразу увидела его. Дэвон стоял спиной к ней, глядя в иллюминатор. Высокий, прямой и неподвижный. Полностью одетый.
Лили ощутила тошноту, волной подкатившую к горлу. При страшном воспоминании о другом угре, однажды заставшем их вместе, сердце у нее застучало молотом, а ладони стали липкими от испарины.
– Дэв? – прошептала она.
Он обернулся, и его лицо подтвердило ее худшие опасения. Больше Лили не могла произнести ни слова.
Итак, она наконец проснулась. Дэвон сжал руки в кулаки в карманах куртки и прислонился к стене, удержавшись от порыва подойти поближе. Лучи солнца позолотили ее голые плечи и зажгли огнем спутанную гриву темно-рыжих волос. Не отрывая глаз, он следил, как она прикрывает скрещенными руками обнаженную грудь, а на ее бледных щеках проступают багровые пятна. Ее невыразимая прелесть проникала ему прямо в душу. Где взять сил, чтобы это вынести? Отвернувшись, Дэвон сказал:
– Уже поздно. Одевайся. – Даже в собственных ушах его голос прозвучал слишком резко. – Клей скоро вернется, – добавил он помягче, но все еще не глядя на нее.
Все причиняло ей страдание. Лили попыталась задержать дыхание, но ее сердце билось по-прежнему, разнося вместе с кровью глубоко проникающую, беспощадную боль, отравлявшую горьким ядом каждую частичку ее тела. Горло перехватило спазмом, но она все-таки сумела задать вопрос:
– Что с тобой случилось?
– Ничего. О чем ты говоришь? Уже поздно…
– Не надо, прошу тебя.
Тут ему пришлось взглянуть на нее. За пеленой непролитых слез Дэвон увидел бесконечное страдание в ее глазах и отшатнулся. Горечь прошла и по его венам, отравляя кровь и обжигая, как кислота. Презрение к самому себе, к собственной трусости заставило его мучительно покраснеть. Пришлось опять отвернуться от Лили.
– Тебе было хорошо, Дэвон? Тебе хорошо со мной? Скажи мне, потому что я ничего не могу понять.
Он не мог ответить. Ему оставалось только ждать приступа спасительного гнева. Зачем она его мучает? Он такой, какой есть, ей никогда его не изменить. Никогда.
Лили смотрела на его застывшие, окаменевшие плечи, пока силы не оставили ее. Она уронила голову. Проще всего было бы заплакать, но вскоре она поняла, что ее любовь сильнее гордости.
Дэвон услыхал шелест простыней, потом скрип канатов корабельной койки. Когда он обернулся и посмотрел на нее, вид ее обнаженной красоты вытеснил у него из головы все, что он собирался сказать.
