с серьезной торжественностью:
— Завещаю Иосифа Кобзона тебе.
Признаюсь, я растерялся:
— Спасибо, конечно, но мы-то с вами вроде как родственники, и вы сыграли в моей судьбе определяющую роль, а Иосиф Давыдович, он…
Эсамбаев перебил меня:
— Я завещаю Кобзона тебе, потому что он мне как младший брат и делает то же, что и я. Я делаю добро, а он еще больше приносит пользы. В случае крайней нужды к кому идут? Либо к Эсамбаеву, либо к Кобзону. Когда я помру, вы все будете ходить к Кобзону.
Так и произошло… Эсамбаев тогда написал Иосифу Давыдовичу: «Володя Березин — мой родственник. Я ему отца нашел, а отец оказался моим родственником. Поэтому, прошу тебя, Иосиф, пожалуйста, не гони его». Эта фраза стала определяющей в моих отношениях с Иосифом Давыдовичем. И точно так же, как я по-родственному обращался к Махмуду Алисултановичу, так на протяжении многих лет имел возможность подходить к Иосифу Давыдовичу как к близкому человеку, который стал для меня моим учителем. Учителем жизни. Потому что благодаря ему я понял очень важную вещь: учитель не тот, кто учит, а тот, у кого учишься ты.
Например, я, как и Кобзон, готовясь к выходу на сцену, когда надеваю концертный костюм, никогда не сажусь. Сколько бы концерт ни длился! Так я стал поступать после рассказа директора фонда Елены Образцовой Наташи Игнатенко. А рассказала она мне следующее. Кобзон приехал в Большой зал консерватории на концерт Елены Образцовой. Там он должен был исполнять песню «День Победы». Причем приехал на первое отделение, а петь ему — в конце второго. Так он в ожидании своего выхода ни разу не присел.
Некоторые люди, когда я им передавал эту историю, недоумевали: «Почему, мол? Ну присел бы, что из того?» А Кобзон считал, что мятые стрелки на брюках — это неуважительное отношение к зрителю. А если ты не уважаешь зрителя, значит, не уважаешь свою профессию. Ну, а не уважая профессию, ты не уважаешь свою жизнь и в конечном итоге самого себя. Удивительное благородство! Необыкновенное, аристократичное отношение к делу, которому ты служишь, и к людям, которые тебя окружают.
Иосиф Давыдович действительно умел все, но под фонограмму не пел принципиально. Только по необходимости. Для телевизионной съемки он, конечно, спел так, как его просили. Но шутка «Кобзон не умеет петь под фонограмму» еще долго ходила среди коллег…
Он всегда приходил в кулису, как любой начинающий артист
Во время своих выступлений Кобзон никогда не шел из гримерки прямо на сцену, а останавливался в кулисе. Хотя мог бы спокойно проследовать на сцену, как ледокол «Ленин», и никто бы его не остановил. А он приходил в кулису, как любой начинающий артист, за три-четыре номера до собственного выступления, чтобы посмотреть и послушать, что происходит вокруг: как выступают коллеги, как их принимает зритель, какая атмосфера царит в зале и за кулисами. И в этом я тоже ученик Кобзона. Когда идет концерт, ты должен находиться только в его атмосфере и не отвлекаться ни на что постороннее. Не делать селфи, не писать в соцсети, чтобы потом, выйдя на сцену, не ляпнуть чего-нибудь, оговорившись. Вот так, своим примером, Кобзон научил меня поведению не только на сцене, но и за кулисами.
…Почему авторитет Кобзона был так невероятно высок? Почему о нем говорили: «Кобзон — глыба»? Потому что, по моим наблюдениям, он никогда не тратил себя по мелочам. Если к какому-то человеку относился без уважения, никогда не отзывался о нем плохо. И даже когда того человека при нем ругали и ругали справедливо, он не поддерживал подобных разговоров. Ведь чего мы друг про друга не знаем? Повторяю, друг о друге мы знаем больше, чем о себе. Но эти «знания» не должны вываливаться из нас, как из худого мешка. Я воспитал в себе такое же отношение к людям. И мне так хорошо! Я могу с чистой совестью смотреть в глаза любому человеку. Никто не сможет упрекнуть меня в том, что я про кого-то сказал плохо.
Или возьмем такую малоприятную для актера процедуру, как грим. Кажется, круче мужика на эстраде, чем Кобзон, не найти. Зачем ему-то гримироваться? Но он всегда покорно отдавал себя в руки гримера. Я не раз наблюдал, как его гримируют, и однажды не выдержал и прямо спросил:
— Иосиф Давыдович, вы всегда гримируетесь?
— Когда есть грим, — ответил Кобзон.
Я понял — шутит. Но решил не отставать:
— На телевидении вроде не всегда нужно накладывать грим. Можно ведь и без него обойтись. И разве вам хочется гримироваться? Мне вот нет…
Кобзон резко повернулся ко мне:
— При чем тут телевидение? При чем тут хочется или не хочется? Мы же не для себя это делаем. Для зрителя! Зачем ему видеть наши бледные, усталые, не всегда свежие, а то и поврежденные возрастом лица?
Он говорил так убедительно, так по-мужски, что, можно сказать, обратил в свою веру и меня. Если я знал, что в концерте участвует Кобзон, то обязательно клал на лицо грим. А теперь поступаю так всегда. Потому что Кобзон на сцену абы как не выходил. Если ты настоящий артист, то должен выйти к зрителю во всем лучшем. И тогда, ребята (обращаюсь сейчас к молодым актерам), вас точно не разлюбят, не забудут и будут принимать так, как принимали его.
Этим, казалось бы, мелочам (на самом деле это далеко не мелочи, а неотъемлемая часть нашей профессии) меня никто не учил, я сам учился у Кобзона, потому что безгранично доверял ему. Его мнению, его взгляду, его вкусу. Если так поступает Кобзон, то иначе поступать нельзя! Поэтому я стараюсь подражать Иосифу
