рука сама собою сжимает кольцо на цепочке, а с губ безмолвно слетает мольба:
”Выживи…”
***
Тело кажется абсолютно чужеродным. Мышцы бездумно приходят в тонус и ослабевают, будто она пустышка, перевязанная нитями, за которые вкрадчиво дёргает невидимый кукловод. Сердце бешено трепещет, отдаваясь гулким эхом в голове, а простой вдох кажется непосильной работой. Катрина едва находит силы разлепить глаза: веки словно из свинца вылиты — давят неимоверно. Следом настигает резь: приглушённый свет помещения кажется солнцем в зените. Кáта, сглатывает — горло саднит от сухости. Всё ощущается, как затянувшийся сон, беспросветное болото грёз и кошмаров. Девушка старается дышать спокойнее, но сбивается, когда ватные руки с трудом поддаются указке подняться к лицу. Бишоп потеряно жмурится, морща нос. Пытается подняться, но тут же падает обратно и с шипением стонет — левый бок и весь живот горько саднит.
— Скажите врачу, что она очнулась, — раздаётся рядом холодный приказ. Кáта коситься, выхватывая из темноты голубо-серые глаза.
— Л-леви… — сипло выдыхает. Слова царапают горло. Аккерман сидит на полу рядом, по-чуднóму сложив ноги крест-накрест.
Катрина слепо тянется к нему, чувствуя, как Леви обеими руками касается её ладони в ответ. Он подносит получившийся замок к губам, целуя кожу.
— Как ты себя чувствуешь? — Бишоп хило бодрится, улыбается, мол, бывало и хуже. Леви тихо цокает, сжимая её ладонь. — Ты не представляешь, как сильно меня напугала. Я думал, что придушу тебя, если ты умрёшь, — также тихо отзывается Аккерман, целуя её руку вновь. Кáта давится смешком, но от движений плеч и груди по телу разливается болезненность. Леви оглаживает её запястье. — Этот хирург, Клей, сказал, что шансы невелики и ты едва сможешь выкарабкаться… Но он дурак, и не знает, что ты боец… — в его голосе проскальзывает квёлая мягкость. — Ты жива и это главное…
— Извини, я не хотела… — шепчет Бишоп. Леви мотает головой, глухо выдыхая.
— Я приму извинения объяснениями. Скажи мне точно, что там произошло. Те два трепещущих листа едва ли пару слов могли сложить… Шадис посылал вас всех в хвост колонны, как ты вообще так далеко оказалась?
Бишоп сипло кашляет. Аккерман спохватывается, достаёт заготовленную флягу и, осторожно придерживая, даёт ей пить. Кáта вздрагивает, ощущая, как часть воды ползёт струйками на шею. Она заторможено хмурится, прикидывая, где они сейчас и где её платок, когда Леви бесцеремонно утирает её лицо тем, что носит во внутреннем кармане.
— Спасибо… — неловко бормочет Бишоп. Аккерман в ответ лишь целует её руку и подбадривающе кивает. Катрина откашливается, начиная рассказ: — Я… мы уже почти вышли к первому отряду, когда Мик сказал, что не досчитался двоих. Было уже мало времени, хоть мы и перебили большую часть преследовавших титанов, были особи, что пришли позже. Я дошла до хвоста колонны, пересчитывая, но двух человек так и не было. Мы уже были на выступе, на холме и оттуда… я увидела их. Титаны были близко, а Хью — это лейтенант, — уточняет она, кашляя снова. — Он всё пытался поднять лошадь. Рядом был ещё один, раненый — Вилл. Я… Я отдала командование Алексу и поехала назад. Не могла допустить… Думала, успею — один титан и потом назад вместе. Но пока доехала, всё стало совсем плохо: их лошадь была подбита, титанов было уже пять. Я на ходу спрыгнула и приказала им ехать. Они бы не успели, оставшись. А пять титанов… Решила, что справлюсь. Но после пяти были ещё… и ещё… под дождём было едва видно, куда цепляются якори. Одному — самому высокому — удалось меня сбить, я приложилась боком по дереву, плащ и рубаху порвало. Я едва поднялась. А когда убила последнего, поняла, что порвалась не только одежда. Но меня шатало… я села затянуть ремень, а потом… потом помню, что рядом с лицом была трава и фиалки… Не заметила эти фиалки раньше, когда мы проезжали ту поляну… А потом… потом уже был ты — моё имя спрашивал…
Она снова кашляет, Леви даёт воды. Теперь пазл в её голове складывается: полуосвещённая палатка оказывается лазаретной, где солдат укладывали на спальники — поэтому Аккерман сидел рядом на полу. То и дело слышится поодаль неровное дыхание, приглушённые стоны — другие раненые, которые скрыты небольшой ширмой, разделяющей офицерскую часть. Бишоп рассеянно скользит свободной ладонью по животу, нащупывая марлевую повязку, закреплённую по ходу белой линии{?}[Белая линия живота — сухожильная структура передней брюшной стенки живота, расположенная по срединной линии. Образована переплетением мышечных апоневрозов. Именно белая линия разрезается при произведении срединной лапаротомии — вид доступа при операциях разного толка, но особенно — при кровотечениях.].
Однако даже ощутив болезненный шов, большей горечью Катрине даётся осознание. Сейчас, видя напряжённое измученное лицо мужа, представляя, через что он прошёл, ей невыносимо стыдно за себя. Сколько раз она проходила через подобное, когда Аккерману накладывали глубокие швы после битв, когда он также просыпался после наркоза, когда она боялась сомкнуть глаза хоть на пару минут, боясь потерять его…
В такие минуты боль родного человека будто передаётся и тебе.
— Не молчи, Леви, пожалуйста… — сипло просит Катрина. — Скажи хоть слово…
— Ты поступила храбро, но глупо. — Аккерман на секунду умолкает, смотря ей в глаза. Такие зелёные и живые. Господь свидетель, как же он счастлив, что она жива. — Но я поступил бы также, так что мы квиты. Твой отряд отступил без потерь — есть раненные, но это не критично, пока ты тут — Эрвин поручил их мне. А ты, Кáта… Просто сосредоточься на себе сейчас, хорошо? Тебе надо хорошо есть, пить, отдыхать… Клей говорит, ты потеряла много крови…
Кáта слабо, но старательно сжимает его ладонь в ответ, словно пытаясь вобрать в себя всё терзающее Леви. Бессмысленно и отчаянно.
— Я люблю тебя. Мне жаль, что всё так вышло…
— И я тебя люблю. Сегодня я это почувствовал ярче, чем раньше, — тихо отзывается Аккерман, смотря прямо, глаза в глаза. — Знаю, мы всегда будем рисковать собой, это неизбежно в разведке. И наш брак… согласись, это странная вещь. Обещать себя тебе до конца моих дней, хотя сегодня мы есть, а завтра раз — неудачная вылазка — и одного может и не стать. Но никто не знал, что так случится, и мы с тобой не оракулы, чтобы предусмотреть всё возможное. От этого ничто не меняется. Я твой муж, ты моя жена. Я люблю тебя и готов сделать ради тебя что угодно — это всё что имеет смысл, Кáта. Просто обещай оставаться смелой, но осторожной, хорошо?
