— Это одна точка зрения. Другая в том, что он научился сдерживать себя и это его спасло.
Грейс постучала пальцами по столу.
— И все равно не нравятся мне эти давние психологические записи. Мне кажется, здесь таится бомба замедленного действия.
— Вам следует почитать собственные досье, Грейс. Самые последние, — произнес Черч мягко, и она подняла на него измученные глаза. — Скажите мне, Грейс, если бы он был в больнице Святого Михаила с командами «Браво» или «Чарли», не могло бы все обернуться совершенно иначе?
Лицо Грейс окаменело.
— Это сказать невозможно.
— Да, невозможно. Вы знаете, почему все так получилось в больнице, вы видели ту запись. Мой вопрос остается открытым.
— Думаю, следует еще некоторое время понаблюдать за ним.
— Ладно, — сказал он. — Пойдемте, понаблюдаем.
С этими словами Черч поднялся и вышел из комнаты.
Глава 12
Балтимор, Мэриленд.
Суббота, 27 июня, 18.54
Руди молчал, пока мы брели обратно к моему внедорожнику. Я отпер машину, но он мешкал, трогая ручку двери.
— Этот carbon[11]Черч… как он тебе показался?
— В машине могут быть жучки, Руди.
— Плевать. Ответь мне на вопрос. Как ты считаешь, этот Черч — хороший парень или плохой?
— Сложно сказать. Приятным точно не назову.
— Да уж. Вообще-то и род занятий у него не из самых приятных.
— Верно, — усмехнулся я. Потом включил зажигание и повернул ручку громкости приемника. Если машина на прослушивании, это может помочь, хотя я подозревал, что подобные предосторожности уже неважны.
— Он попросил тебя многое принять на веру. Тайные правительственные организации, зомби… Тебе не кажется, что он пытался тебя обдурить?
— Нет, — сказал я, — не думаю, что он лгал. Но даже если и так… В мою голову все это не вмещается. Невозможно. Не сходится никак. Просто чересчур… — Я не мог подобрать слов и в конце концов заткнулся. А кругом птички пели на деревьях, кузнечики трещали, дети на качелях смеялись.
Руди проследил за моим взглядом.
— Сложно поверить в кошмар, когда сидишь в таком раю?
Я кивнул.
— В смысле… я прекрасно понимаю, что произошло нечто реальное, поскольку был там, однако все во мне восстает против этого. — Он ничего не ответил, и спустя секунду я оглушил его еще одной бомбой, — Черч сказал, что читал мои психологические досье.
Руди дернулся, словно я отвесил ему оплеуху.
— Он брал их не у меня.
— Откуда тебе знать? Если они работают на том же уровне, что и Департамент внутренней безопасности, то тебя могут прослушивать и просматривать хоть в нужнике.
— Если обнаружится хотя бы намек на подобное бесчинство…
— И что? Подымешь шумиху? Начнешь судебное преследование? По большей части люди так не делают. Только не после одиннадцатого сентября. Служба безопасности на это и рассчитывает.
— Патриотический акт,[12]— изрек Руди таким тоном, каким обычно произносят «геморрой».
— Терроризм слишком мощная штука, чтобы бороться с ней со связанными руками.
Он поглядел на меня сердито.
— Ты что, оправдываешь покушение на гражданские свободы?
— Не то чтобы оправдываю, однако взгляни на это дело в перспективе ужесточения законов. Террористы прекрасно сознают, что защищены конституцией, и используют это, чтобы скрываться. Не смотри на меня так. Я просто рассуждаю вслух.
— Рассуждаешь о чем?
— О том, что все полагают, будто это ситуация «или — или», а она еще сложнее.
— Записи о пациентах неприкосновенны, амиго. — Руди называет меня так, только когда зол как черт.
— Ну, нечего на меня набрасываться. Я-то на твоей стороне. Но может быть, стоит принять во внимание и иную точку зрения.
— Иная точка зрения может поцеловать меня в…
— Осторожнее, братишка, вся машина может оказаться набитой жучками.
Руди придвинулся ближе к автомобилю и произнес, громко и отчетливо:
— Мистер Черч может поцеловать меня в зад. — И повторил медленно по-испански: «¡Besa mi culo!»
— Прелестно, прелестно, но если вдруг исчезнешь, меня не вини.
Он озабоченно посмотрел на меня.
— Я сегодня собираюсь сделать три вещи. Сперва обыщу дюйм за дюймом свой кабинет и, если увижу что-нибудь не на своем месте, хотя бы намек на вторжение, позвоню в полицию, своему адвокату и конгрессмену.
— Успехов тебе. — Я забрался на сиденье и захлопнул дверцу.
— Второе, что я сделаю: выясню все возможное о прионах, узнаю, какова вероятность, что они реактивируют центральную нервную систему. Ведь существуют какие-нибудь исследования, записи.
— А что третье?
Он открыл дверцу.
— Пойду к вечерней мессе и поставлю свечку.
— За Хелен?
— За тебя, ковбой, и за себя… и за весь проклятый род человеческий. — Он сел в машину и закрыл дверь.
На обратном пути мы вообще не разговаривали.
Глава 13
Голь и Амира. Бункер.
Шестью днями раньше
Когда эль-Муджахид со своими солдатами уехал, в лагере осталось всего шесть человек, не считая Голя. Четыре охранника, слуга и Амира — жена эль-Муджахида и одновременно глава тайного исследовательского отдела, основанного Голем здесь, на Ближнем Востоке. Роскошная женщина и блистательный ученый, чье понимание патогенных болезней граничило с мистикой.
Дожидаясь ее, он включил свой портативный компьютер и открыл файлы, присланные американцем. В основном они представляли собой официальные рапорты, которые касались проведенного рейда. По большей части все прошло в точном соответствии с планом, хотя американец этого и не знал. Голь предпочитал о многом не рассказывать нервному янки. Однако странно, почему до сих пор никто не занялся заводом по переработке крабов. Себастьян сделал заметку — придется попросить Тойза, чтобы он проконтролировал ситуацию.
Полог палатки отодвинулся. Голь обернулся, увидел ее, стоящую в проеме, и все мысли о рейдах и планах испарились из его головы.
Закутанная в черную чадру, Амира вполне могла пройти незамеченной по базару или по улице. Но ни один нормальный мужчина, случайно встретившись с ней глазами, не сумел бы забыть ее, даже если бы захотел. Взмах ресниц — и непреложные законы шариата рассыпались в прах, словно песчаные замки под натиском зефира. Эта женщина могла остановить взглядом поток машин. Да-да, Голь видел, как она это делает. Разговоры всегда обрывались, стоило ей войти в комнату, мужчины буквально наталкивались на стены. Что было очень странно, поскольку совершенно противоречило мусульманской традиции. Посмотреть на женщину раз — ничего страшного, но дважды — уже харам, социальный и религиозный проступок, влекущий за собой серьезные последствия, особенно в той среде, из которой вышли эль-Муджахид и она сама. И все равно Голь не знал такого стоика, который взглянул бы на Амиру и не воспламенился.
