бы собирать и анализировать психологические факторы, побуждающие индивида взаимодействовать с миром и самим собой в той или иной форме.
В 1947 году он получил кафедру психологии в Сорбонне, и это стало весьма важным событием для развития французской психологии. Лагаш создал первый во Франции «лиценциат» по психологии, независимый от медицины и философии, в рамках которого существовала общая, социальная и детская психология.
Некоторые тезисы, провозглашенные Лагашем еще в диссертации в 1946 году, получают дальнейшее развитие в лекциях 1947 года, вышедших в печати в 1949 году: «Единство экспериментальной и клинической психологии». В этом тексте Лагаш противопоставляет экспериментальную психологию, которая стремится лишь объяснить человеческое поведение, психологии «клинической», «которая наблюдает “поведение” людей при рассмотрении конкретных ситуаций и стремится его “понять”»[80].
Были сформулированы основные принципы клинического подхода: «1) психическое функционирование мотивировано психическими конфликтами; 2) человеческая личность — это совокупность в процессе развития; 3) она является продуктом своей индивидуальной истории и производит свое будущее»[81]. Лагаш использует не только сугубо психологию и психоанализ, но теорию Ясперса и феноменологию: «Так, обсуждая некоторые ошибки психоанализа, он обращается к феноменологии как к лучшему подспорью и задается вопросом: “Ввиду того, что мы говорили о феноменологической, а не о клинической позиции, находится ли наше методологическое сознание в долгу перед философами и психологами?”»[82].
В 1940–1950-е годы Лагаш, как упоминалось ранее, также начинает интересоваться криминалистикой. Лагаша интересует личность преступника, а не морально-этическая оценка его деяния. Текст 1948 года «Вклад в психологию преступного поведения: психоаналитический комментарий к докладу эксперта» Лагаш начинает с сомнения в существовании так называемой преступной личности: «Согласно самым достоверным и недавним статистическим данным, подавляющее большинство правонарушителей (более четырех пятых) не имеют четко выраженных психиатрических отклонений и не отличаются в значительной степени от остальной части населения… так что говорить о “преступной личности” несколько неправильно» [83]. Далее Лагаш утверждает, что «криминальные» наклонности, хотя и выражаются явно у преступников, однако «существуют в той или иной форме у не-преступников»[84]. Понять личность и ситуацию «преступника и преступления» можно, только изучив его историю, что и сделал Лагаш на примере одного лейтенанта, который вечером 16 февраля 1945 года трижды выстрелил в мужчину, любовником жены которого он был в течение нескольких лет. Следствие заподозрило лейтенанта в невменяемости, после чего он был подвергнут исследованию специалистов.
Анализируя этот случай, Лагаш пришел к следующим выводам[85]: роль, которую играет убийца, связана с особенностями его идентификаций. Его идеал-Я создан в противовес отцовскому образу — несправедливому отцу, осуждающему сына; отцу, который бьет женщин. Это порождает «героическое отождествление», соответствие культурным законам, которые, к сожалению, устарели, но само преступление «стилизировано» именно под определенный культурный образец: прекрасная женщина, жертва жестокого мужа, отомщена отважным мужчиной.
Лагаш указывает на то, что «клиническое исследование не смогло обнаружить репрессированные гомосексуальные тенденции, как хотелось бы фрейдистской теории паранойи»[86]. Лагаш подчеркивает, что «индивидуальность, поведение и убийство [лейтенанта], по-видимому, мотивируются и оцениваются семейным комплексом» [87]. Скрытый смысл преступления, каким его видит Лагаш, в том, что сын мстит отцу за мать и доказывает свое превосходство над отцом, который его отверг. Мнимое «оправдание» способно разрушить понимание о реальной ответственности, и потому преступник добровольно совершает акт убийства.
В 1950 году, участвуя на Международном конгрессе по криминологии в Париже, Лагаш представил доклад «Психокриминогенез», в котором развил свои взгляды. Он писал, что «преступник» слишком часто определяется отрицательными терминами, такими как недостаток социализации, трудности в идентификации, игнорирование правил и норм общества. Однако, ссылаясь на открытия Мелани Кляйн о первых этапах развития психики человека, Лагаш задается вопросом: «Должны ли мы предполагать, что именно подавляющая тяжесть и чрезмерная жестокость “Супер-Я”, а не его беспомощность или отсутствие, как это обычно предполагают, несет ответственность за асоциальное и преступное поведение людей?»[88].
В это время в среде французского психоанализа разворачивается настоящий невроз. Саша Нашт, господствовавший на психоаналитическом олимпе, занял позицию «Сверх-Я» и, будучи весьма авторитарной личностью, не только претендовал на лидерство в ППО, но и, как полагается «Сверх-Я», создавал собственные законы, призванные урегулировать деятельность аналитиков; он настаивал на жестких правилах обучения и прохождения дидактического анализа и стремился приблизить психоанализ к медицине. Будучи ортодоксальным фрейдистом, он крайне негативно относился к попытке обратить психоанализ главным образом к проблеме «Я», то есть пойти по стопам американских коллег.
Даниэль Лагаш, чей авторитет не уступал наштовскому, представлял собой «Я»: он не был согласен с Наштом, призывая к более либеральному отношению как в вопросах обучения, так и в отношениях с американскими коллегами. Как мы помним, он был сторонником объединения психоанализа и психологии. И если Нашт следовал указаниям Международной психоаналитической ассоциации, то Лагаш призывал адаптировать некоторые правила на французский манер.
В споре «Я» и «Сверх-Я», как полагается, ключевую роль сыграло «Оно» в образе Жака Лакана. Лакан не отягощал себя регламентами и указаниями; общеизвестна его практика коротких сессий по 15–20 минут; экономя время, он набирал больше учеников, которые затем становились его сторонниками. Нашт видел в этом угрозу и неоднократно указывал на недопустимость подобного, однако «Лакан не стал проявлять упрямства, клятву дал, но по-прежнему проводил короткие сеансы, а своих пациентов заставлял лгать перед комиссией»[89].
Так или иначе, но конфликт был неизбежен. В 1953 году, после нескольких лет «позиционной войны», Нашт, заручившись поддержкой таких фигур, как Мари Бонапарт и МПА в лице Анны Фрейд, пошел в наступление. Это сражение было столкновением Нашта и его сторонников со всей «либеральной» частью преподавателей обучающего Института при ППО. Лакана фактически «изгнали» из психоаналитического общества, несмотря на то, что не так давно он был выбран его президентом большинством голосов.
В этой ситуации Лагаш проявил принципиальность и твердость: он, Дольто и Фаве-Бутонье вышли из ППО, отметив, что для них неприемлем авторитаризм руководящей группы. Вслед за ними окончательно покидает ППО и Лакан. Но не стоит думать, что Лагаш и Лакан были единомышленниками, «психологизация» психоанализа была так же чужда Лакану, как и наштовская «медикализация». Лагаш понимал это и желал оставаться независимым от Лакана, но союз с ним был необходим — действовать в одиночку было бы сложно. Именно эти события подтолкнули Лагаша к реализации своей давней идеи: создать независимую от ППО институцию «университетского» типа. 18 июня 1953 года Лагаш обнародовал первый манифест Французского психоаналитического общества (ФПО), в котором главными целями объединения провозглашались свобода науки и гуманизм.
(Спустя время уход от «медицинского» психоанализа и психологии пошел обществу на пользу.
