им медицину и философию, но и психоанализ, стремительно набиравший популярность во всем мире. Именно с этим можно связать тот факт, что психоанализ интегрировался во Францию не целостной теорией (как это было, например, в США), а отдельными концепциями и фрагментами. И именно так к психоанализу пришел и Лагаш — еще в 30-е годы, когда занимался патологией ревности.
Примером Лагаша можно проиллюстрировать еще одно небезынтересное наблюдение: философия и психиатрия порой ближе друг к другу, чем психиатрия и медицина. «Казенный» язык медицины слишком часто не позволяет передать суть тех психических феноменов, с описанием и пониманием которых философия справляется более успешно. Пытаясь понять феномен «человека» и его «психики» не как физиологической машины, а как целостной экзистенции, большинство психиатров неизбежно придет к философии, и интеллектуальный портрет молодого Лагаша достаточно типичен для своего времени. Он подвержен влиянию феноменологии и экзистенциализма К. Ясперса и Е. Миньковского (интересно, что другой известный экзистенциалист, Ж. — П. Сартр, стал его знакомым по Высшей школе).
В 1937 году, работая в больнице Св. Анны, Лагаш становится доцентом психологии в Страсбургском университете. Выбор места — кафедра психологии и должность — отнюдь не случайны: Лагаш — компромиссная фигура, умеющая не впадать в крайности «антифрейдизма», как его предшественник на кафедре Шарль Блондель (Charles Blondel)[70], не уходить чрезмерно от твердой почвы академической психологии. Учитывая, что в конце 1930-х психоанализ уже был востребован и популярен, французским психологам и психиатрам пришлось принимать срочные меры, дабы оградить «свою» динамическую теорию от учения Фрейда. Кроме того, Лагаш всячески отстаивал независимость психологии от философии и медицины. И если для современного читателя эта независимость кажется чем-то очевидным, то в начале прошлого века все было далеко не так однозначно[71].
К этому моменту Лагаш уже знаком с психоанализом и французскими аналитиками; вскоре он сам решает стать психоаналитиком, предварительно пройдя обучающий анализ у одного из уже имеющихся коллег. Проблема была в том, что психоаналитическое общество Франции того периода едва ли можно было назвать большим: аналитиков насчитывалось чуть больше трех десятков; как такового выбора у Лагаша не было, и в 1933 году он начал свой анализ у Рудольфа Левенштейна. Левенштейн примерно в это же время анализировал и Лакана, тогда еще не снискавшего себе славу мэтра.
Несмотря на то что Левенштейн был одним из флагманов и первопроходцев психоанализа во Франции, Лагаш оказался невысокого мнения о нем, он «жаловался на высокомерие аналитика, подозревал, что он засыпает во время сеанса, и заметил, что, пока пациент занимается самоанализом, Левенштейн читает детективные романы»[72]. Однако именно благодаря Левенштейну Лагаш начал систематизировать свои знания о фрейдистском психоанализе; изучая немецкий, он стал читать Фрейда в подлиннике. Анализ был окончен в 1936 году; а уже в 1937 году Лагаш опубликовал статью «Скорбь, меланхолия и мания». Публикация позволила ему стать полноправным членом ППО.
В 1938 году психиатр и философ Анри Валлон решил привлечь своих молодых коллег, в числе которых были Лагаш и Лакан, к выпуску нового тома «Французской энциклопедии». В статье «Сексуальная жизнь человека» Лагаш продемонстрировал знание не только Фрейда, но и немецкой, и французской школ психопатологии. Статью он завершил словами: «В психопатологии, как и в обычной психологии, психоанализ и психология могут плодотворно сотрудничать»[73]. В этом часть его большого замысла, который еще не успел сформироваться окончательно, но уже явно присутствовал.
Довоенный психоанализ во Франции не был сосредоточен на практике. Общество относилось к нему все еще с недоверием, предпочитая анализу более проверенные и традиционные методы терапии. Постепенно это отношение смягчалось во многом благодаря деятельности художников и литераторов-сюрреалистов, философов, но никак не стараниями «серьезных» ученых. Аналитики были вынуждены бороться за саму идею психоанализа и идею «бессознательного». «Алленди, Эснар, Лафорг, Мари Бонапарт пытались в своих работах […] доказывать реальность бессознательного и коррелятивную детерминацию психики. С помощью инструментария, разработанного Фрейдом и переданного затем своим ученикам, они “анализировали” Аристотеля, Бодлера и Эдгара Алана По. Раскрывая бессознательные мотивы творчества философа или поэта, они стремились не столько к тому, чтобы углубить идеи Фрейда, сколько доказать их правильность и необходимость»[74]. Тем самым они повторяли судьбу Фрейда, который на примере сновидений, патологии обыденной жизни и юмора стремился прежде других теоретических измышлений доказать реальность «бессознательного», как основополагающего концепта своего учения.
Вторая мировая война нанесла удар по зарождающемуся французскому психоанализу. «В 1945 году насчитывалось одиннадцать членов [ППО], живших в Париже… Столько же членов ППО насчитывало в год своего основания (1926)!»[75] Но именно в военные годы «приходит время второго поколения [психоаналитиков], с Сашей Наштом — в клинической психиатрии, с Даниелем Лагашем… предназначенным к блестящей университетской карьере, и с Жаком Лаканом, тоже психиатром, но зачарованным гегелевской философией и играми сюрреалистического остроумия»[76].
Во время войны Лагаш был мобилизован, но после поражения Франции вернулся в Страсбург, где продолжил заниматься психиатрией (о психоанализе, разумеется, на время ему стоило забыть) в качестве руководителя медико-психологического центра в центральной больнице города[77]. Но даже на этом видном посту он умудрился помогать евреям перебираться на безопасные территории[78].
Несмотря на то, что, как и для большинства французов, поражение и фактическая оккупация Франции было для него тяжелым нарциссическим ударом, Лагаш постепенно сблизился с коллаборационистским правительством Виши. Дело было не в идеологической симпатии Лагаша к нацистам, а в том, что идея «обновления» французского государства, своеобразная «консервативная революция», о которой так долго мечтали европейские правые, давала ему шанс реализовать собственные амбиции, связанные с развитием психологии, тем более, что вишисты признавали важность «социального» контроля в деле обновления нации. Лагаш в этот момент работал с преступниками (сам он лаконично заявлял, что период Второй мировой позволил ему лучше узнать криминологию)[79] и участвовал в составлении и преподавании программ ускоренной подготовки новых кадров для центров профессиональной ориентации для обновленного общества. В «правильном» подборе молодых кадров вишисты видели залог будущего процветания. После войны, однако, Лагашу припомнили факт этого сотрудничества.
К 1946 году Лагаш закончил свою докторскую диссертацию «Любовная ревность — психологическое и психоаналитическое описание». В первом разделе «Ревность и проблема патологического сознания» представлено 44 наблюдения патологической ревности. Анализируя их, Лагаш пришел к небезынтересному выводу, что существует множество «ревностей», находящихся в зависимости от состояния индивида и его психики. Второй раздел работы носит название «Опыт ревности». Тут Лагаш пытается прояснить суть внутрипсихических механизмов, приводящих к ревности, а затем и к убийству из-за ревности. Автор указывает на необходимость метода, который позволил
