судя по тому, как он мне врезал, не примерещилось, — продолжал рассуждать отец, — и смотрел так… М-да, а я до этого момента и не вспоминал о нем. Закрутилось все тогда, больница, реабилитация, твой отъезд. А он перед глазами не маячил. Так что вот такие пироги. Говорят, он на войне был. Жаль, конечно пацана, такого и врагу не пожелаю.
— Пап, он же думал, я умерла. Винил себя, того и ушел, — снова заплакала Лиля, — я ему всю жизнь испортила!
— А это ты брось! Еще вопрос кто кому что испортил! Решение идти на войну он принял сам! Как и суицидник сам решает, что пора с жизнью прощаться. Так что не надо нам здесь мексиканских сериалов!
— Нет, все-таки пусть косвенно, мы виноваты, — тихонько прошептала мама Лили, — он же подростком был, а ты так жестко с ним обошелся…
— Я обошелся по-мужски! Просил держать свое хозяйство под замком и посоветовал идти учиться! — отрезал отец, — в койку к девке не толкал и на войну не отправлял! Ему в тот момент уже двадцать было! Так что нечего из меня монстра делать! Я своего ребенка защищал! Единственное в чем не прав, что избил его тогда. Тут да, согласен, но жив же, цел вроде!
— Цел снаружи, но цел ли внутри? — пролепетала девушка и не сказав больше ни слова ушла к себе в комнату.
Глава 16
Чёрная вода далеко течёт,
Унесло весло да разбило плот,
Были ласточки, стали вороны,
Рано встретились, поздно поняли.
Двери новые не сорвать с петель,
И одна беда стелет нам постель,
Широка река, эхо долгое,
Конь черней, чем ночь, ходит около.
Постучалась в дом боль незваная,
Вот она, любовь окаянная
/«Широка река», Кадышева
Денис
Первые несколько дней после известия о том, что Лиля жива, прошли в череде беспокойных мыслей и метаний. О чем он только не передумал тогда. Прокручивал возможные варианты своей жизни, не соври ему тогда Лилин отец. Какой бы она была, эта жизнь? Кем бы он стал? Поступил бы все-таки в институт, или до сих пор работал тренером? Чем бы увлекался? Какие книги читал? И сколько бы ни прикладывал усилий, не мог представить себя другим. Словно война напрочь отбила умение представлять хорошее, фантазировать.
Много злился, конечно же. Кого бы из него не вылепила судьба, ему этот парень не нравился. Ахинея, мол война делает из парней настоящих мужиков. Больных на всю голову придурков она из них делает. Отбрасывает далеко назад на лестнице жизни, и фиг его знает, взберешься ли ты назад. Хотелось бы иметь возможность откатить прошлое и переписать заново. Но увы. Так не бывает.
О Ляльке думал много. Силился понять, насколько изменило чувства ее внезапное «воскрешение». Анализировал, что ощущает к ней в свете случившегося? Обиду? Возможно… Но… даже обида не уменьшала огромного счастья от осознания, что жива. И этого пьянящего коктейля в груди из облегчения, безумной радости, восторга так много, что обид и злости вместе взятых не хватит, дабы пересилить его.
Тревожил, конечно вопрос… Знала ли она об обмане отца? Та Лиля, которую он помнил, отличалась честностью, бесхитростью, все что думала, говорила в лицо. В интригах никогда не участвовала. Но… обиженная женщина ведет себя нелогично, а импульсивно. Возможно ли, что рада была наказать его за измену?
Еще в эти дни он многое понял о себе. Да разочаровался, короче, чего уж манерничать перед самим собой? Как будто в мороке завис, пока считал ее мертвой. И этот морок не давал ему нормально мыслить. Морок, под названием «вина».
А сейчас тот развеялся и совершенное новые, неожиданные мысли в голову полезли. А стоило ли так сильно винить Лилиного отца? То есть, в обмане конечно он виновен. Но решение идти на войну Денис принял сам. Эмоционально, под воздействием шока от горя, не справившись с ее гибелью. Бежал от случившегося. Но все же побег был осознанным.
А мог бы и удостовериться. Не зайти так далеко в своем страхе. Мог бы? Мог. А по факту даже похорон не дождался, что бы сказать последнее «прощай». Побоялся увидеть ее в гробу. Не вынести груза собственной вины. А виновен был. Пусть не в смерти, но в предательстве.
О, это отдельная тема. Она долго снилась ему именно в гробу. Красивая такая лежала в нем, почему-то в своем голубом выпускном платье. А иногда ее хоронили в закрытом гробу и отец кричал: «Это ты ее убил, ты — предатель!»
Чертовски устал он этих мыслей. Хотелось бы забыться, отгородиться, да не получалось. Назойливыми мухами они лезли в голову.
Как научиться жить заново? Теперь с пониманием, что Лялька не убивала себя, что больше не за что себя наказывать? И теперь не надо никуда уезжать. Но… что же тогда ему делать? Кто он такой? Что умеет, чем может быть полезен? В какой угол приткнуться, чтобы найти свое место? И есть ли оно вообще, это место… Быть обузой для родителей — тошно и гадко. Какой он после этого мужик?
К вечеру третьего дня новой жизни в комнату вошла мать, а Денис все валялся на койке, бесцельно разглядывая узор из трещин на потолке. Присела на краешек постели и сказала:
— Лиля звонила… — Денис встрепенулся, — да лежи ты, она мне звонила.
— Зачем? — голос от долгого молчания был хриплым и сухим.
— Просила кое-что тебе передать.
— Почему же передать? Ты сказала, что я дома? — сердце заколотилось где-то в голове, хоть и пытался говорить безразличным тоном.
— Конечно. Но она сказала, что ты не захочешь говорить с ней. Поэтому и просила передать.
— Я хочу, — сказал закрывая глаза, не желая даже матери выдавать состояние в которое впал от информации, что она звонила, но говорить с ним не стала.
— Я знаю, сынок…
— Так… что передать?
— Она просила передать, что ничего не знала. А еще извиниться за отца и его обман. Что у вас произошло, сын?
— Долгая история, мам…
— Ладно, не буду тебя пытать, вижу, как тебе тяжело, только ты сын, пожалуйста, не запирайся больше в себе… Я не хочу снова потерять сына…
— Я… прости, мама… — Денис сел на постели и обнял мать, — я знаю, что виноват. И знаю, что сижу сейчас обузой на вашей шее, но я скоро что-то придумаю, ладно? Дайте мне только время…
— Сынок,
