— Хорошо. Тогда давай я отдам тебе корзину с товаром, отнесу травы и займусь продажей книг. Встретимся уже на ярмарке ближе к полудню. — Уильям не хотел провести весь день с братом, поэтому идея попросить услугу в обмен на другую ему понравилась.
Малик кивнул. Братья зашли в город и погрузились в гудящую толпу на Советной площади. На ней проводили ярмарки, голосовали, скандалили, совершали обряды, выбирали и казнили. Иными словами, вся общественная жизнь проходила именно здесь. В центре площади стоял позорный столб, куда когда-то привязывали особо провинившихся, но на памяти Уильяма таких случаев еще не происходило.
Таверна, постоялый двор и многие лавочки были обращены к центру круглой площади. Те дома, что были построены вокруг Советной площади, считались более зажиточными, нежели те, что были расположены за ними. От площади в разные стороны расходилась пара улочек, где проживали самые бедные жители. Чем дальше дом от центра города, тем более низким считался статус жилища.
Сейчас всю площадь занимали прилавки. Из разных уголков графства сюда приехали ремесленники со своей продукцией и бродячие торговцы. Именно в дни Аарда заключали договора: бумажные или словесные, формировали новые торговые союзы. Подводили итоги сделок чаще всего в осенний праздник Лионоры.
Те, кто был постарше, сновали между прилавками и торговались. Ну а молодые вовсю пользовались выходным днем: пели, танцевали и забавлялись в центре площади. Девушки брали друг друга за руки и исполняли песнь в честь Аарда, прославляя его мудрость и заботу о природе и людях. Парни мерялись силой друг с другом, поднимали на спор валуны, играли во «вредного служителя», закидывая человека, исполнявшего эту роль, мягкими мешочками с соломой. Еще одним излюбленным развлечением была забава «Победи Граго». Человек из толпы надевал на себя смешную шапку из меха волка, украшенную ветками и хвостиками зайцев — это был символ одного из посланцев Ямеса — Граго, жестокого покровителя зимы. Человек с шапкой Граго начинал крутить над головой хлыст, и другие люди должны были сбить с него шапку рукой. Хлыст наказывал медленных и неловких. Народ хохотал, наблюдая за тем, как многие смельчаки пытались дотянуться до шапки, но после удара хлыста отбегали в сторону с воплями.
Отвязав книги от корзины и отдав ее Малику, Уильям покинул гудящую площадь и свернул на тихую улицу, по которой дошел до самого конца. Там, на окраине города рядом с заросшим садом стояла хижина старухи Удды. Дом был построен из плоского камня и обмазан глиной, но от времени покосился, крыша просела, а створки единственного окна, заколоченного досками, как и двери, провисли. Здание окружали старые яблони, за которыми давно никто не ухаживал. На заднем дворе был разбит небольшой травник — единственное место из всего окружения вокруг дома, что получало хоть какую-то заботу и внимание от хозяйки.
Уилл постучал в просевшую дверь. Раздалось шарканье, через минуту дверь со скрипом отворилась. Старая Удда с остатками седых волос на макушке, сгорбленная от прожитых тяжелых лет, посмотрела на посетителя.
— О-о-о, Уильям, мальчик мой, — ее беззубый рот растянулся в радостной улыбке, — как я счастлива тебя видеть. Заходи, я хоть посмотрю на тебя. Ишь, как возмужал!
— Здравствуйте, бабушка Удда, — Уилл улыбнулся старушке. Ему пришлось наклониться, чтобы пройти в маленькую дверь. — Я рад вас видеть!
Уилл снял с плеча мешочек с травами и положил их на стол. Собственно, больше особо класть было их и некуда. Стол, лежанка, стул и небольшой очаг — вот и все предметы быта в доме.
— Бабушка, вам бы дверь починить, а то совсем уже провисла на петлях. Давайте я к вам зайду с инструментами чуть позже, через пару дней, и поправлю все…
— Ай, мальчик мой. Эта дверь так висит уже лет десять и еще десять провисит. Не трать свое драгоценное время на этот пустяк! Так ты травы принес?
— Да, бабушка Удда, вот же они. Тут, как вы и говорили, Черный глаз, Поперчник, Зимолюбка, Ортил-трава. Травы разобраны по небольшим льняным мешочкам. Когда все будет готово?
— Громче говори… Ааа, поняла. В следующую полную луну. — Удда перебирала травы, подносила их к подслеповатым глазам, а после нюхала. — Это не Черный глаз, а обычный Трутник!
Она достала одну травинку из связки и с фырканьем бросила её в очаг. Наконец через время она удовлетворенно разложила снова травы по мешочкам и обратилась к гостю, который все это время терпеливо ждал.
— Как здоровье твоей матушки? Как она перенесла эту зиму?
Старушка снова украдкой посмотрела на возмужавшего Уильяма, на его открытое и красивое лицо, ум на широком челе и честные глаза.
«Эх, повезет же какой-нибудь девушке с таким мужем», — подумала про себя старуха, но вслух эти мысли озвучивать не стала.
— Плохо, бабушка, плохо. Эту зиму перенесла очень тяжело, шла кровь из носа, по ночам просыпалась и не могла дышать. Я переживаю за нее, боюсь, что с каждым годом ей все сложнее переносить эту болезнь. Весной становится лучше, вот сейчас она практически не кашляет… И только летом и осенью обычно чувствует себя здоровой, — Уилл грустно посмотрел на лежащие на столе травы, перевел дыхание и продолжил. — Когда мне было семнадцать лет, матушка лишь чувствовала себя чуть хуже зимой да время от времени покашливала. В мои двадцать она уже встречала зиму сильным кашлем, ее то лихорадило, то знобило. Потом вы стали давать травы, и ее вроде отпустило в один год… Но вот сейчас, спустя еще три года, она стала кашлять кровью и говорит, что болит в груди, часто задыхается. Что же будет дальше, бабушка Удда?
Удда с сочувствием посмотрела на него и погладила его по плечу, потому что выше, увы, уже не доставала
— Мальчик мой, мы не вечны… Рано или поздно все к Ямесу уходим. Меня вот он чего-то не забирает, все жду и жду каждую зиму. А весной, как теплеет, вроде и жить снова хочется! Твоя матушка умница, смогла вырастить двух сыновей после ужасной смерти мужа. — У старухи вдруг заблестели глаза от слез, и она вытерла их грязным рукавом платья, а после стала собирать травы обратно в мешок. — Уильям, ты бы лучше о своем счастье подумал! Ты молод, у тебя все впереди, а ты прозябаешь тут в деревне.
— Бабушка Удда, как же вы так можете говорить? Я не могу покинуть матушку, да и Малик не справится один, — ошеломленно сказал Уилл. На его лице читался ужас и неприятие того, что говорила старуха.
— Справится, Уилл, справится. Этому лентяю удобно, что ты рядом. Еще и заботы о пропитании своей жены на тебя повесил. Ишь, устроился хорошо! — Удда нахмурилась.
Ее сердце терзало, что Уильям отдавал свою молодость на то, чтобы поддерживать его больную мать и грубого брата. Да, жертвовать собой ради матери — это благородный поступок. Но ради старшего братца, этого толстого хама, который при любой возможности оскорблял его и дома, и в кругу своих знакомых? Но Удда также понимала, что наговорила лишнего и поэтому, в попытке сгладить остроту своих слов, она посмотрела на Уильяма и солгала.
— Я надеюсь, что твоей матушке станет лучше, и ты сможешь заняться своей жизнью, мальчик мой! — с натянутой беззубой улыбкой произнесла старуха.
