— Ты, — люди начинают оглядываться и задерживают взгляд на мне. Он точно показывает на меня. — В машину ее, остальные пошли на хуй отсюда!!!
Ос подходит ко мне, берет на руки как пушинку и закидывает на заднее сиденье Рэнджика, гигант сел спереди.
— Так мои руки не дотянутся до твоей глотки, Эмма. Приедем, поговорим.
Снимаю туфли. На ногах волдыри. Тело дрожит от холода и страха. Как же я устала бояться. Устала безуспешно бороться с этими чертями. Устала быть вещью. Скоро все закончиться, он точно этого не простит, он предупреждал.
Скоро все закончиться. Я лишь молюсь о том, чтобы умереть от первого удара ножа.
Медвежьи лапы выдергивают меня из машины словно морковку с грядки, пятками ощущаю мокрый асфальт. Мимо проходит Ос, у него разбито лицо. Получил, за то, что недосмотрел. Та еще работенка. Я вскрикиваю, наступая на какой-то камень. Медведь видит мои ноги, недовольно морщится и закидывает меня на плечо. Сейчас он точно меня отымеет, сопротивление бесполезно, я слышу его рычание и тяжелое дыхание за спиной. Тащит по коридору, я путаюсь в огромном пальто.
Он срывает его, я вижу его пылающие глаза в темной комнате. Невольно отступаю назад, скала движется в мою сторону, хрипит как зверь, медленно расстегивая свою рубашку. Потом хватает за руку, я слышу треск лямок на платье. Я даже не сопротивляюсь, это бесполезно, только молчу, смотрю на его искаженное злостью лицо, слезы сами катятся из глаз. Как тряпичная кукла в его руках. Платье спадает ниже, цепляясь за бедра.
— Эмма, — его хрип у моего уха. Мое имя доставляет ему особое удовольствие, он с таким наслаждение смакует каждую букву. — Я буду драть тебя всю эту длинную рождественскую ночь, а ты будешь орать, что даже Ос услышит твои крики в соседней квартире. — Сдергивает юбку и швыряет меня на кровать.
— Делай что хочешь, только не забудь прикончить. Ты мне омерзителен! — плюю в его лицо, ожидаю ответный удар в виде кулака на лице, молюсь что он унесет меня в небо. Зверь медленно вытирает слюни с бороды. — Превратил меня в шлюху и выставил в таком виде на всеобщее обозрение, ждешь моей покорности, сволочь, — он все еще буравит меня взглядом.
— Ты знаешь кто такие шлюхи? Ни одна из них не была в моем доме! — убирает мои руки за голову, я не могу пошевелиться.
— Я не буду твоей игрушкой. Трахни меня поскорей, только пожалуйста, убей в конце, не хочу жить дальше с ощущением, что меня поимел озабоченный извращенец. И передай спасибо своей подружке в бриллиантах, теперь я хотя бы знаю свое место.
Он поднимает меня за шею, упирает в стену, я стукаюсь головой, когда зверь хватает меня за челюсть.
— Идиотка, блядь! Развесила уши, — он произносит это, шипя мне в лицо, его хрип стал ниже. Секунду медлит, его грудь вздымается, будто он пробежал стометровку на время. Отталкивает как бракованную, с презрением глядя в глаза и выходит, хлопнув дверью. Сползаю по стене на пол, растворяясь в истерике. Вернется с пистолетом и пристрелит сразу? Но он не возвращается. Я отсчитываю минуты, глядя на черную мглу за окном, там должно быт море. Время два часа ночи, в квартире гробовая тишина. А я все еще жива. Он ничего не сделал, но я чувствую себя так, словно меня переехал танк, разбитой и сломленной, кости болят, мышцы сводит судорога. Трусы все еще целы, накидываю рубашку. Выползаю, естественно иду в сторону входной двери, мимо просторного холла с диваном, огромной плазмой и баром.
Заперто. Это уже стало моей привычкой, бросаюсь к каждой двери и проверяю открыта ли, в надежде вдохнуть запах свободы. Вижу бутылки, до дикости захотелось ощутить в своем горле что-то жгучее и хмелящее. Открываю стеклянную дверцу, автоматически включается подсветка. Несколько бутылок с желтой жидкостью. Беру ближайшую, как вдруг слышу за спиной медвежий рык.
— Ничему тебя жизнь не учит, — я вздрагиваю, бутылка вдребезги разлетается под моими ногами. Мне кажется, я сжалась до размера улитки, жаль, у меня нет переносного домика, куда можно забраться. Медведь в стельку пьян. Сидит, развалившись в кресле, в одной руке недопитая бутылка Бомбея. Встает и, пошатываясь, движется ко мне. Делаю шаг назад и наступаю на осколок, тут же подскакиваю, жидкость на плитке лишает равновесия. Зверь уже рядом, подхватывает меня словно перышко. На удивление, молча, несет в кухню, недовольно, хрипя. Сажает на высокий барный стул, включает свет, достает коробку медикаментов. Все та же распахнутая рубашка, брюки, босой. Все так же, молча, садится рядом, кладет мою ногу к себе на бедро, светлые брюки темнеют от крови. Недовольно вздыхает, словно сдерживаясь, чтобы не наорать. Постанываю, когда он достает стекло пинцетом.
— Надо потерпеть, — тихий бархатный хрип. Осторожно промакивает сложенным бинтом, мочит, повторяет процедуру, — пощиплет. — Держит ногу, когда я пытаюсь ее убрать. Облокачивается на столешницу локтями и поворачивает ко мне свои угольно черные глаза. Морщина между бровей. Нос прямой, широкие выразительные скулы, заметные даже под его аккуратной бородой. Красивый. Ос тоже, но он красив по-мужски, а Медведь красив по-зверски. Он словно хочет что-то сказать, но молчит.
Все происходящее на кухне никак не сходится с тем, что было в спальне несколько часов назад. Он не стал безопасным. Все тот же взгляд зверя, опасный, подавляющий, властный. Опускает глаза ниже на мою рубашку, крадется по обнаженной ноге, поглаживает стопу. Наливает мне из бутылки, не знаю, что это, но ногу жгло сильно, приказывает взглядом выпить, я слушаюсь. Встает и хочет поднять меня, я выставляю перед собой руки.
— Я сама, — в глазах мольба, я не хочу повторения. Но он убирает руки, не произнеся и слова, несет в комнату, кладет на кровать. Ложится на другой край.
— Спи, — улегся на живот, даже при лунном свете вижу бугры мускул на спине, рельефные руки, обхватившие подушку, сопит. Потом резко поворачивается, — так и будешь смотреть?
— Так ты выглядишь как обычный человек, — закатывает глаза.
— Спи, давай, человек.
Ос
Никогда не видел его таким пьяным, за все двадцать лет нашего знакомства.
— Блядь, Ос, ты начальник охраны, а за девчонкой не смог присмотреть. Как я могу тебе доверить свою жизнь?
— Матон, не помню, чтобы подводил тебя в этом хоть раз.
Падает на кресло, открывает вторую бутылку джина, едва заметным движением руки показывает на дверь. Выхожу, не споря. С ним бесполезно говорить, он всегда сам себе на уме.
Дома было тихо, надеюсь она жива, криков я тоже не слышал. Твою ж мать, иногда я готов убить его. Совершенно бескомпромиссный, упрямый как баран, никого не слышит кроме себя. А когда злой становится напрочь бесконтрольным.
Встречаю ее утром на кухне. Алла уже приготовила завтрак. Эмилия выглядит нетронутой, по крайней мере, внешне, но отчего-то хромает. Я не спрашиваю, но это не худшее, что могло с ней случиться вчера.
Ангел уже должен был встретить Матона, звоню, чтобы уточнить.
