Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Стоит разобраться в этих цифрах. Иностранцы, посещавшие Московское государство в XVI столетии, нередко писали о колоссальных армиях, собиравшихся по воле наших государей: 200 тысяч бойцов, 300 тысяч бойцов… Но до какой степени это можно считать правдой? Страна ни в экономическом, ни в демографическом смысле не могла обеспечить боевой выход такого количества полноценно вооруженных, обученных, обеспеченных конями и всем необходимым снаряжением ратников. Впечатление многолюдства создавала как раз посоха – многочисленная, плохо вооруженная или же вообще безоружная: обозники-«коше вые», обслуга артиллерийских орудий… Это, конечно, второстепенные по своей боевой значимости силы, они в принципе не способны сыграть в бою сколько-нибудь значительную роль. Посохи под Полоцком могло быть 30 тысяч человек, как полагает современный историк А.Н. Лобин, поскольку этого количества хватило бы для обслуживания артиллерийского парка нашей армии. Ее могло быть в несколько раз больше (и это более вероятно): Псковская летопись четко говорит о 81 тысяче посошан, причем у псковичей была возможность подсчитать численность посошной рати, поскольку они занимались ее материальным обеспечением; да и рабочие руки посошан требовались не только при обслуживании пушек, но и для многоразличных инженерных работ. Однако все эти десятки тысяч нельзя было поставить в строй при вооруженном столкновении с неприятелем. Поэтому надо признать: численность посошной рати слабо влияла на реальную боеспособность армии.
Боевое ядро составляли четыре силы: во-первых, дворянское ополчение, во-вторых, служилые иноземцы (европейские наемники), служилые татары, мордва, черкасы, ногайцы и т. д., в-третьих, казаки и, наконец, в-четвертых, стрельцы. Если высчитать силу этого боевого ядра в полоцком походе, то она минимально составит порядка 35 тысяч воинов (19 тысяч конных дворян, 12 тысяч казаков, служилых черкасов, мордвы, татар, а также минимальное количество стрельцов, определенное современным исследователем в 4 тысячи). Максимально возможная численность ратников значительно выше. По современным представлениям, в начале Ливонской войны количество «боевых холопов» или, иначе, «боевых слуг», приведенных с собою помещиками, составляло в среднем несколько менее одного дополнительного полноценного бойца на одного дворянина[64]. Таким образом, численность дворянской конницы следует увеличить на 19 тысяч бойцов (итого ее будет примерно 38 тысяч). А если численность стрельцов принять в 12 тысяч, тогда количественная мощь всего боевого ядра русского войска составит 62 тысячи человек – без учета иностранных специалистов и ратников из сопровождения артиллерии. Итого: между 35 и 62 тысячами человек.
Для того времени это весьма значительная сила. Молодому Шуйскому повезло видеть перед собою армию, которая сосредотачивалась для великого дела раз в несколько лет, а при более спокойной обстановке – в несколько десятилетий. Последний раз сравнимое по силе воинство Москва собирала в 1552 г. – для взятия Казани.
Известно, что «наряд» (артиллерийский парк) грозненской армии был огромен. По современной реконструкции, в него входило 4 гигантских осадных пушки (ядра весом от 160 до 320 кг), 36 «верховых» и «огненных» орудий, 3 крупнокалиберных пищали, а также 100–110 орудий меньшего калибра. При «наряде» находилось около 1500 дворян и 1000 казаков, возможно, к его обслуживанию были привлечены английские, немецкие, итальянские инженеры и артиллеристы[65]. В распоряжении историков нет сведений о более масштабной артподдержке какой-либо наступательной операции вооруженных сил России в XVI столетии.
Не позднее 20-х чисел ноября был составлен уточненный разряд похода, так как именно в эти дни (до 27 ноября) в Москве находился литовский «гончик (посланец. – Д. В.) Сенка Олексеев», тщетно пытавшийся добиться перемирия. Для будущих литовских послов царь велел выдать «опасную грамоту», но сами переговоры с С. Олексеевым велись, очевидно, лишь для отвода глаз, и отпущен он был с Лобаном Львовым по дороге через Тверь – Псков – Юрьев Ливонский, т. е. значительно севернее маршрута движения московских войск. Литовского посланника велено было придержать во Пскове до того момента, «когда государь с Лук пойдет, чтобы на государеву рать вести не дал»[66]. Этот фокус с задержкой послов, кстати говоря, Иван IV применял неоднократно, например в 1564 г.: Коммендони 7 января 1564 г. сообщал кардиналу Борромео из Варшавы: «Я только что узнал, что вельможа Его Величества (короля Сигизмунда Августа. – Д. В.), посланный в Москву с целью выхлопотать свободный проезд для послов, спешно возвратился и прибыл вчера вечером (6 янв.). Он принес весть, что великий князь принял и выслушал королевских послов; однако тогда же отправил свое войско в Литву, не считаясь с договорами о мире. Поэтому послы сколь можно спешно возвращаются. Но говорят, что и войско поспешает за ними. Это известие – сверх всяких ожиданий, и, видимо, можно встревожиться не на шутку»[67].
Иными словами, маршрут был к 27 ноября окончательно определен.
Трое Шуйских получили посты в армии вторжения.
Во-первых, отец князя Ивана, боярин князь П.И. Шуйский. Он получил высокую должность второго воеводы в большом полку. Непосредственно ему подчинялось 950 вооруженных дворян[68]. Кроме того, сама должность выдвигала его на роль одного из главных руководителей всего воинства. Можно сказать, он оказался в составе штаба полевого соединения. Выше него стоял князь Владимир Андреевич Старицкий, но старшинство удельного князя – чисто номинальное. Всем распоряжались царские воеводы. Первым воеводой в большой полк поставили князя Ивана Дмитриевича Бельского. Он по праву считался одним из знатнейших людей царства, обладал большим тактическим опытом и не был обделен отвагой. Но совсем недавно ему пришлось испытать тяжелую опалу. Царь имел основания сомневаться в его верности. 116 знатных людей в 1562 г. подписали «поручную грамоту», где обязались выплатить колоссальную сумму в 10 тысяч рублей, если И.Д. Бельский «отъедет» к другому государю. Опасались, конечно, не побега к крымцам или шведам, а перехода через литовский рубеж. С русско-литовской знатью он, как родовитый Гедиминович, был связан кровно… И вот его ставят… во главе армии, идущей под Полоцк, во владения великого князя Литовского! Очевидно, второй воевода, то есть как раз И.П. Шуйский, получил вместе с высокой должностью своей дополнительную заботу: «приглядывать» за Бельским. Ведь, не ровен час…
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
