— Но вы выглядите совсем ребенком… — пробормотал я.
— А ты разве не знал? Волею судеб я покинул чрево своей матери седым старцем. А затем я становился все моложе и моложе и вот теперь превратился в мальчика. Но на самом деле, когда я родился, мне было, по крайней мере, лет шестьдесят, так что в настоящее время мне что-то около ста пятидесяти или ста шестидесяти лет.
Я оглядел комнату. Может быть, у меня было такое настроение, но мне показалось, что здесь, среди простых стульев и столиков, разлито какое-то ясное счастье.
— Видимо, вы живете более счастливо, чем все остальные каппы?
— Вполне возможно. В юности я был старцем, а к старости стал молодым. Я не высох от неутоленных желаний, как это свойственно старикам, и не предаюсь плотским страстям, как это делают молодые. Во всяком случае, жизнь моя, если и не была счастливой, то уж наверняка была спокойной.
— Да, при таких обстоятельствах жизнь ваша должна быть спокойной.
— Ну, одного этого для спокойствия еще не достаточно. У меня всю жизнь было отличное здоровье и состояние достаточное, чтобы прокормиться. Но, конечно, самое счастливое обстоятельство в моей жизни это то, что я родился стариком.
Некоторое время мы беседовали. Говорили о самоубийце Токке, о Гэре, который ежедневно вызывает к себе врача. Но почему-то лицо старого каппы не выражало никакого интереса к этим разговорам. Я наконец спросил:
— Вы, наверное, не испытывает такой привязанности к жизни, как другие каппы?
Глядя мне в лицо, старый каппа тихо ответил:
— Как и другие каппы, я покинул чрево матери не раньше, чем мой отец спросил меня, хочу ли я появиться в этом мире.
— А вот я оказался в этом мире совершенно случайным образом, — сказал я. — Так будьте добры, расскажите, как отсюда выбраться.
— Отсюда есть только одна дорога.
— Какая же?
— Дорога, которой ты попал сюда.
Когда я услыхал это, волосы мои встали дыбом.
— Мне не найти эту дорогу, — пробормотал я.
Старый каппа пристально поглядел на меня своими чистыми, как ключевая вода глазами. Затем он поднялся, отошел в угол комнаты и поднял свисавшую с потолка веревку. Сейчас же в потолке открылся круглый люк, которого я раньше не замечал. И за этим люком, над ветвями сосен и кипарисов, я увидел огромное ясное синее небо. А в небо, подобно гигантскому наконечнику стрелы, поднимался пик Яригатакэ. Я даже подпрыгнул от восторга, словно ребенок при виде аэроплана.
— Ну вот, сказал старый каппа. — Можешь уходить.
С этими словами он указал мне ан веревку. Но это была не веревка, как мне показалось вначале. Это была веревочная лестница.
— Что ж, — сказал я, — с вашего разрешения, я пойду.
— Только подумай прежде. Как бы тебе не пожалеть потом.
— Ничего, — сказал я. — Жалеть не буду.
Я уже поднимался по лестнице, цепляясь за перекладины. Поглядывая вниз, я видел далеко под собою блюдце на голове старого каппы.
17
Вернувшись из страны водяных, я долго не мог привыкнуть к запаху человеческой кожи. Ведь каппы необычайно чистоплотны по сравнению с нами. Мало того, я так привык видеть вокруг себя одних только капп, что лица людей представлялись мне просто безобразными. Вам, вероятно, этого не понять. Ну, глаза и рты еще туда-сюда, но вот носы вызывали у меня чувство какого-то странного ужаса. Естественно, что в первое время я старался ни с кем не встречаться. Затем я понемногу стал, видимо, привыкать к людям и уже через полгода смог бывать где угодно. Неприятности доставляло лишь то обстоятельство, что в разговоре у меня то и дело вырывались слова из языка страны водяных. Получалось примерно так:
— Ты завтра будешь дома?
— Куа.
— Что ты сказал?
— Да-да, буду.
Через год после возвращения я разорился на одной спекуляции и поэтому…
(Тут доктор С. заметил: «Об этом рассказывать не стоит». Он сообщил мне, что, как только больной начинает говорить об этом, он впадает в такое буйство, что с ним не могут справиться несколько сторожей.)
Хорошо, об этом не буду. Словом, разорившись на одной спекуляции, я захотел снова вернуться в страну водяных. Да, именно вернуться. Не отправиться, не поехать, а вернуться. Потому что к тому времени я уже ощущал страну водяных как свою родину.
Я потихоньку ушел из дому и попытался сесть на поезд Центральной линии. К сожалению, я был схвачен полицией, и меня водворили в эту больницу. Но и здесь я некоторое время продолжал тосковать по стране водяных. Чем сейчас занят доктор Чакк? А философ Магг? Наверное, он по-прежнему размышляет под своим семицветным фонарем. А мой добрый друг студент Раппа со сгнившим клювом? Однажды, я в такой же туманный, как сегодня день, я, по обыкновению, погрузился в воспоминания о своих друзьях и вдруг чуть не закричал от изумления, увидев рыбака Багга. Не знаю, когда он проник ко мне, но он сидел передо мной на корточках и кланялся, приветствуя меня. Когда я немного успокоился… не помню, плакал я или смеялся. Помню только, с какой радостью я впервые после долгого перерыва заговорил на языке страны водяных.
— Послушай, Багг, зачем ты пришел сюда?
— Проведать вас. Вы, говорят, заболели.
— Откуда же ты узнал?
Багг засмеялся. Он был доволен.
— Услыхал по радио.
— А как ты сюда добрался?
— Ну, это дело не трудное. Реки и рвы в Токио для нас, капп, все равно что улицы.
И я вспомнил, словно только что узнал об этом, что каппы относятся к классу земноводных, как и лягушки.
— Но ведь здесь поблизости нигде реки нет.
— Нет. Сюда я пробрался по водопроводным трубам. А здесь я приоткрыл пожарный кран…
— Открыл пожарный кран?
— Вы что, забыли, господин? Ведь и среди капп есть механики.
Каппы стали навещать меня раз в два-три дня. Доктор С. считает, что я болен dementia praelox.[9]Но вот доктор Чакк (простите за откровенность) утверждает, что никакого dementia praelox у меня нет, что это вы сами, все, начиная с доктора С., страдаете dementia praelox. Само собой разумеется, что раз уж доктор Чакк приходит ко мне, то навещают меня и студент Рапп и философ Магг. Впрочем, если не считать рыбака Багга, никто из них не является в дневное время. Они приходят по двое, по трое, и всегда ночью… в лунные ночи. Вот и вчера ночью при свете луны я беседовал с директором стекольной фирмы Гэром и философом Маггом. А композитор Крабак играл мне на скрипке. Видите на столе этот букет черных лилий? Это мне принес в подарок вчера ночью Крабак…
(Я обернулся. Конечно, на столе никаких лилий не было. Стол был пуст.)
