– Снова.
– Соскучились по нас? – пролепетала она мило. – Мамы с папой нет дома.
– Я не к ним, а к нему.
– Вы с его новой работы? Кажется, начальник! Вот, оказывается, какой вы. В прошлый раз были просто кем-то.
– Впустишь? – спросил я Сонечку, наклонившись, заметно взволнованный встречей с помощником.
– Впущу, конечно же!
Девочка отошла к пластиковой подставке под обувь. Помощник ласково спутал её непослушные кудри и приказал идти спать.
– Как же Володя? – спросила Сонечка разочарованно и окинула меня непонимающим взглядом.
– Не называй его так. Так ко взрослым не обращаются, – сказал помощник. – Он Владимир Беркутов.
– Володя, Владимир, да какая разница? – совсем развеселилась девочка и показала язык. – Спать не хочу! Буду бегать по комнате или строить домики из книжек!
– Не в мою смену, – ответил помощник, не готовый мириться с капризами Сонечки. – Ну-ка, марш спать!
– Нетушки.
– Ах, кое-кто не получит вкусностей! Я бы дал тебе что-нибудь сладкое, что ты по-настоящему любишь, – проговорил он лукаво. – С верхней полки.
Её глаза сразу засверкали голодным жадным блеском.
– Можно?
– Если осторожно.
– Вы не пожалуетесь маме? – доверительно обратилась ко мне Сонечка. – Она следит за тем, что я ем.
– О, за какое чудовище ты меня принимаешь? Не пожалуюсь.
Помощник отвёл девочку в кухню, дал ей три конфеты с кокосовой начинкой, эклер со сгущёнкой и налил кружку несладкого шиповникового чая. После отвёл в постель и, оставив зажжённой фигурную свечу в виде барана, от которого исходил пряный аромат, прошёл со мной размеренным шагом в комнату и с удовольствием плюхнулся на расстеленную кровать.
– Ей запрещено кушать на ночь, потому что у неё есть лишний вес и небольшие проблемы с сердцем. Скажу, что сладкое попробовал я. На крайний случай, объясню, что угостил вас.
– Где Пустыркины?
– А, да так, у Василия неполадки на работе. Анна поехала к нему. Через час должны приехать. Зачем пришли?
Он положил голову на подушку и сделал вид, будто нечаянно задремал. Заворочался тревожно, когда я не ответил, жалобно замычал:
– Вы хотите меня вернуть? Я не вернусь, – напомнил помощник. – Не догадываетесь ни о чём? Костя обманул вас, а меня подставил.
– Сказал уже… удосужился.
– Ха-ха-ха. Да ну?
Помощник метнулся ко мне, засуетился вокруг кресла, привставая на носочки. Неглубокий сон его как рукой сняло.
– С какой стати так быстро? – издал он недоверчивый возглас.
– Совесть грызла.
– Представляю даже, как именно. Вы, наверное, не давали ему передышки. Он не выдержал вашего давления. Какая совесть? Это не про него.
– Наоборот. Видел бы ты, как он переживал… Впрочем, все мы переживали. Ты до сих пор работник «Летнего розмарина». Если не идёшь из-за Кости, то не беспокойся. Он попросит прощения.
– Вы его надоумили?
– Сам.
– Так уж и сам? Даже если это правда, я не приду.
– Но…
– Противно. Мне будет противно и тяжело!
– Мне что, уговаривать тебя надо?
– Попробуете уговорить, но не сумеете. Я всё равно не вернусь! И точка, – сказал он глухо, точно нехотя, услыхал тягучий тихий скрип и почувствовал странную вонь. – Что такое? Сонечка проснулась, – догадался помощник и метнулся в коридор, когда раздался испуганный крик.
Возле тумбы валялась перевёрнутая свеча. Огонь, пылая, жёг ковёр и медвежонка, у которого плавилась крупная безносая морда. Сонечка, разинув рот, плакала беззвучно с вытаращенными глазами и сжималась в комочек. Вдруг она протянула трясущиеся от страха ручонки к помощнику, и он резко оправился от растерянности, вызвал пожарных и, намочив покрывало в ванной, накинул его на разгорающееся пламя, больно обжигая пальцы. Клубы серого дыма заволокли комнату. Громкий кашель, треск и топот раскалывали горячий зловонный воздух. Серели отчего-то фотографии за стёклами, отливающими рыже-красным цветом. Огонь потушить собственноручно нельзя было никак. Вот он перелез через кровать, зажглось сиреневое одеяло, загорелась подушка. Язычки пламени полизали ручки и выдвижные ящики, уцепились отчаянно за стену с картинкой, нарисованной бело-синим пластилином, взметнулись резко наверх. Слёзы покатились втрое быстрее.
– Документы! – побагровел помощник.
– Где?..
– Заберите их из гостиной!
– Так где они?
– Они в тумбе, рядом с сервантом. Слышите меня?
Пробился неслыханным чудом голос, прогремел мощно. Сонечка уже не плакала, а тонко визжала. Забившись в угол, девочка скребла тупо ногтем клочок отходящих обоев.
– Мама, почему ты не приехала? – бормотала Сонечка. – Забери меня. Домой хочу, домой!
– Подождите!.. – остановил меня помощник. – Деньги там же, – вспомнил он вовремя. – Не забудьте. И уходите, пока не сгорели заживо. Я не справлюсь, – закашлял тяжело помощник и положил бледную ладонь на моё плечо. – Только помогите немного. Совсем немного, – попросил он умоляющим тоном и содрогнулся от усиливающегося жара за спиной.
– Помогу.
Со слезящимися глазами я добежал до гостиной, прихватил паспорта, деньги. Вынесся на заплёванную лестничную площадку, вскричал: «Пожар!» Соседи ожили, задвигались возбуждённо, неуклюже и высыпали на улицу в ночных рубашках, штанах и платьях вместе со мной, взъерошенным, мокрым от пота и взволнованным необычайно. Толпа глазела на окна, бурлила и причитала всякое. В основном, что-то обыкновенное и что-то своё.
– Это в какой квартирке огонь?
– А, предупредить Таньку надо! Что она там не шевелится?
– Сколько их ждать? Спать хочется.
– Не едут.
– Отчего телятся!
– Проклятие! – завыла бабка с кошкой и уставилась на меня с бессмысленным любопытством. – Ты устроил пожар?
– Нет.
– У Пустыркиных человекоподобный живёт. Почему он не вышел? Я-то на кухне стояла, в окошечко смотрела, как всё происходило. Анька поехала к своему, а Соня осталась с этим дома. Что ты сделал с ребёнком? – спросила она грозно. – Они, может быть, неплохие, но им не везёт чертовски. Ты зачем лезешь к ним? Неужели не трусишь? Ненормальный!
Бабка болтала без умолку, лаская урчащую кошку с поломанными усами.
– Не лезу я к ним. Помощник – мой работник. Я ходил сегодня к нему, чтобы решить кое-какие рабочие вопросы.
К тому времени, как приехали Пустыркины, пожарные уже принялись тушить пожар. С шумом плеснула вода из трубопровода, тугой струёй хлынула в подобие кострища. На людей обрушилась мутная волна гари, ударил в ноздри жаркий запах угольков.
