Вы требуете, чтобы я очистила Город от преступников, спрашиваете, как собираюсь избавиться от тысячи юных разбойников, томящихся в тюрьме Птит-Рокет. По-вашему, эти люди – мусор, который следует вымести? Я вас разочарую. Хочу напомнить, что граждане, нарушившие закон, остаются гражданами. И, что еще важнее, остаются людьми.
Из речи Мишель Лансьен, 1880Девернуа хоронили в воскресенье. Погода соответствовала: было начало июля, но лил сильный дождь, дул ветер, кладбище на глазах превращалось в болото. Самые старые могилы уже были наполовину затоплены. В глубоких лужах плавали цветы из поблекшей бумаги. Прощание было сугубо светским: религиозные обряды правительство давно запретило. Больше на похоронах никто не говорил о загробном мире. В Лариспеме люди умирали безо всякой надежды на вечную жизнь.
Стоя в ряду одноклассников, Натанаэль смотрел, как гроб медленно опускают в свежевырытую яму. Могильщиков было двое, в такую погоду они едва справлялись с работой. Ценой невероятных усилий им удавалось сохранить равновесие и не упасть. Один всё-таки поскользнулся, чуть не выпустил веревку из рук и грубо выругался. Директор интерната нахмурил брови. Это был строгий седеющий мужчина. Его шляпа под ударами дождевых капель почти прилипла к макушке. Дети улыбались, изо всех сил сдерживая смех.
Натанаэль вновь и вновь вспоминал разговор, который случайно услышал в спальне девочек. Не в силах думать о другом, он рассказал обо всём Жерому и уже успел пожалеть. Его друг вообразил, что тоже умрет от страшной болезни. Сейчас он просто не мог спокойно стоять на месте.
– Почему же они не сожгли тело? – спросил он шепотом. – Ведь именно так поступают в случае эпидемии. Как ты думаешь, Натан?
Гроб наконец опустили. Директор затянул свою речь, но никто и не думал слушать. Натанаэль быстро взглянул направо. Там стояли девочки: похороны в интернате случались нечасто, и в качестве исключения администрация разрешила присутствовать ученикам обоих полов.
Одеты были девочки в форменные платья. Невозможно было определить цвет их волос: из-за дождя все стали брюнетками. Присутствовали только ученицы Девернуа, значит, Изабелла точно была. Натанаэль вгляделся в их лица. Самым юным было лет десять, самым старшим – пятнадцать, и они уже были готовы участвовать в ярмарке сирот. Натанаэль попытался вычислить Изабеллу. Может, вон та, худышка с голубыми глазами? Или брюнетка с локонами, приглаженными дождем? А вдруг это та малышка, что дрожит от холода рядом со светловолосым учителем. Тем самым, которого Натанаэль видел в день, когда умер Девернуа.
Директор сказал, что никогда не следует забывать безвременно ушедших. Речь была окончена. Он подал знак могильщикам, и те за пару минут забросали могилу землей. Им явно не терпелось поскорее убраться. Церемония наконец завершилась, и дети стройными рядами отправились в интернат. Когда они вошли в холл, с их одежды на пол стекала вода. Астрономические часы пробили полдень: из отверстия на циферблате появилась маленькая женская фигурка. Размахивая шпагой, она приблизилась к колоколу в форме дракона и нанесла по нему ровно двенадцать ударов.
– Обязательно надо найти Изабеллу! – прошептал Натанаэль Жерому. – Только она может объяснить, что вообще происходит. Может, я и вправду болен. Если это я убил Девернуа, нужно понять, как я мог это сделать.
– Мне плохо, – стонал Жером, не слушая друга.
Натанаэль вцепился зубами в заусеницу на большом пальце. Выступила кровь. Поморщившись, он вновь обратился к Жерому:
– Послушай, учитель сказал, таких больных тут несколько. Он упомянул какого-то Валера. Ты вообще знаешь, кто это такой? Ты ведь всех тут знаешь…
– Ой, у меня рука болит, посмотри, как распухла!
– Хватит!
Раздраженный, Натанаэль взял Жерома за подбородок и пристально посмотрел ему в глаза.
– Успокойся! Хватит хныкать! Лучше помоги!
К удивлению Натанаэля, Жером тут же затих и обмяк. Широко раскрытыми глазами, в которых застыло удивление, он пристально смотрел куда-то между носом и лбом Натанаэля. Казалось, он думает.
– Ва… Валер Ноябрьский. Да, он еще маленький. Ему только двенадцать. Я с ним как-то в шахматы играл, и он выиграл.
– Хорошо. А в нем было что-то… особенное?
– Нет, ничего. Совершенно обычный парень. Толстячок, невысокий такой. Нос вздернутый, волосы рыжие.
– Учитель сказал, он уже неделю как в лазарете. Может, стоит туда сходить?
– Это будет непросто. – Жером еле ворочал языком. – Медсестра та еще злыдня. Я был там много раз, она меня ненавидит, специально делает мне уколы и дает лекарство со вкусом старых носков. Однажды она…
– Ладно-ладно, я понял. Это была плохая идея.
– Но, думаю, я знаю, как найти эту девочку, Изабеллу.
Натанаэль улыбнулся и выпустил Жерома, на ходу вытирая пятнышко крови, которое случайно оставил на щеке друга.
– Вот видишь, можешь, если захочешь!
Уроки отменили, и Жером мог обстоятельно поделиться с Натанаэлем идеями. Друзья переоделись в сухую форму и отправились в библиотеку. Шкафы там были наполовину пусты: огромное количество книг было изъято правительством. Под запретом были все произведения, где можно было усмотреть похвалу дворянству, буржуазии, религии. Зато романы Жюля Верна были в почете. Множество разных изданий занимали ряды и ряды полок.
– Зачем мы сюда пришли? – шепотом спросил Натанаэль.
– Чтобы поговорить с Мордой-Решетом.
Натанаэль остановился как вкопанный рядом с иллюстрированной энциклопедией Лариспема в пяти томах.
– Морда-Решетом? Арман Мартовский? Ты его имеешь в виду? Ты что, с ума сошел? Ты вообще в курсе, что его два раза выгоняли с ярмарки сирот? А еще он поджег квартиру директора. Говорят, его отцу отрубили голову на гильотине, а мамаша сидит в тюрьме Сен-Лазар за какое-то ужасное преступление. Когда мне было восемь, я боялся этого парня больше всего на свете. Он так на тебя смотрит, что никогда не знаешь, то ли конфетой угостить хочет, то ли опустить головой в унитаз.
– Да, да, всё так, – согласился Жером. – Но у нас с ним что-то вроде сделки. Я достаю для него всякие штуки… Сигареты, там, цилиндры с музыкой для его фонографа…
