В глубине души ему это даже польстило, хотя, конечно, идея записаться в балет по-прежнему казалась совершенно нелепой. Впрочем, издёвки Милы всё равно почему-то были неприятны.
— Ну и чего ты ржёшь как кобыла? — недовольно спросил он подругу уже после того, как пожилая балерина, с достоинством попрощавшись, удалилась. Мила даже опешила от такого наезда.
— А что, уже и поржать нельзя? Ведь это правда смешно… Ты же не собираешься в самом деле этим заниматься?!
Пашка демонстративно скомкал страничку с адресом, вырванную Хрусталёвой из записной книжки, и метким щелчком запулил её в придорожную траву.
Но внутри всё ещё болезненно саднила досада из-за обидных Милкиных насмешек, словно все те его достоинства, которыми так искренне восхищалась Ксения Андреевна, были для подруги пустым звуком, поэтому он поспешил торопливо перевести тему разговора на что-то нейтральное.
Они поспешили обратно в детдом, искренне надеясь, что случай с браслетом обойдётся без последствий. Уже перед самым забором Пашка, неосторожно потеряв бдительность, уточнил у Милы:
— А ты точно не брала этот дурацкий браслет? — на что подруга одарила его таким взглядом и так сильно разобиделась, что он потом ещё несколько дней не мог вымолить у неё прощение.
Первое время они продолжали бояться, что по их душу вот-вот явятся, но миновал один день, за ним другой, потом неделя… а никто так и не пришёл предъявлять претензии по поводу стыренного серебряного украшения. Вероятнее всего, удалось то ли найти пропажу, то ли вообще поймать настоящего вора.
А когда они оба уже совсем-совсем расслабились и практически забыли об этом происшествии, Пашку вдруг вызвали к директору прямо посреди урока.
* Гранд жете ан аван (от фр. Grand Jete en Avan) — в балетной терминологии прыжок с одной ноги на другую, в котором ноги раскрываются вперёд в шпагате.
=17
Москва, 2017 год
Где-то через час после начала банкета Павел понял, что с него хватит. Всё, что можно было обсудить относительно премьеры — уже обсудили, точнее перетёрли по сто миллионов раз, народ наконец расслабился и принялся просто методично напиваться, перемывая кости коллегам. Артём в который раз попытался подкатить к Тоне Городецкой, их бывшей однокурснице — он ещё во время учёбы неровно к ней дышал. Тоня, как и он, танцевала в кордебалете, отличалась лёгким смешливым нравом и полным отсутствием карьерных амбиций, относилась к парню тепло, по-дружески, но всё-таки не отвечала взаимностью. Артём страдал по Городецкой уже несколько лет — то ли в шутку и немножко “на публику”, то ли всерьёз, Павел и сам не мог толком разобраться в чувствах друга. В любом случае, Нежданову сейчас было явно не до него…
А больше его здесь ничего не держало. Даже Анжела. Она, конечно, мила и прелестна, но… нет уже никаких сил улыбаться ей и любезничать с её папашей. Он чертовски устал. Кажется, пора сматываться по-английски…
— Павел! — в дверях ресторана его перехватила бойкая юная особа из журнала “Dancing Russia” — на вид его ровесница, лет двадцати, не старше. Студентка-практикантка?.. Весь вечер он то и дело натыкался на её испытывающий взгляд, и его не покидало смутное ощущение, что он знает её, видел раньше — да вот только где? Оставалось только надеяться, что они не спали вместе — было бы слишком стыдно признаться девчонке в том, что ничегошеньки не помнит.
— А можно задать вам пару вопросов?
— Вы же уже задавали, — он вежливо улыбнулся, вспомнив, как атаковали его журналисты в начале вечера, едва он вошёл в ресторан.
— Так то о премьере в целом… и со всеми вместе. А хотелось бы — о вас лично, с глазу на глаз, — девушка немного смущённо вернула ему улыбку, но в глаза при этом смотрела прямо, почти дерзко. Нет, он определённо был с ней знаком раньше!
— Ну давайте, — вздохнул Павел, — только выйдем на воздух, ладно? Здесь душно.
— Сейчас, куртку из гардероба возьму, — засуетилась она.
У него привычно захватило дух от ночной подсветки Театра балета, вид на который открывался сразу при выходе из ресторана. Здание казалось сделанным из золота и светилось, как огромная, самая прекрасная на свете ёлочная игрушка. В этом сиянии можно было отчётливо разглядеть все скульптуры, портики и барельефы театра. Павел замер, в миллионный раз любуясь великолепным и никогда не надоедающим зрелищем. В груди стало тесно и горячо. Мысленно он поразился странному жизненному пируэту: как получилось, что простой провинциальный детдомовский пацан танцует на одной из лучших сцен не то что страны, а целого мира?..
“У тебя типичный синдром самозванца”,* — посмеивалась над ним Милка, если он рисковал поделиться с ней своими переживаниями.
Милка… дьявол тебя побери.
— Вот и я! — из ресторана выскочила журналистка с сумочкой, в верхней одежде и, кажется, даже с заново накрашенными губами. Павел едва сдержал усмешку: малышка хочет ему понравиться. Она была, в общем-то, ничего — миниатюрная, глазастенькая, со стильной короткой стрижкой… хотя обычно Павлу нравились длинные волосы.
— Ну, задавайте свои вопросы, — милостиво разрешил он.
— Э-э-э… — она покопалась в сумке, выискивая диктофон. — А кто ваш любимый танцовщик?
— Роберто Болле. **
Они медленно двинулись вниз по улице.
— Почему именно он?
— Он был моим кумиром с детства и остаётся им до сих пор. Человек, которому, кажется, время неподвластно. Век артистов балета недолог, вы должны это знать… Мало кто задерживается в профессии после тридцати пяти, ну ладно — тридцати восьми лет. А он перешагнул уже сорокалетний рубеж и по-прежнему в строю, более того — в безупречной форме… Когда я стал лауреатом “Приза Лозанны”, Болле дал мне автограф и сфотографировался со мной. Очень приятный в общении человек. Фантастический танцовщик. Потрясающий артист!
— Вы хотели бы стать таким, как он? — предположила журналистка.
— Нет, — Павел засмеялся. — Я хотел бы стать таким, как я. Чтобы люди не сравнивали меня с кем-то. Пусть лучше сравнивают кого-то со мной!
— Вы с детства знали, что будете танцевать в балете? Всегда мечтали о сцене?
— Ну нет, в детстве я мечтал о тех счастливых днях, когда постарею и выйду на пенсию!
— Почему?!
— Чтобы больше не нужно было вставать по утрам и ходить в школу. Я вообще был уверен, что в старости только и буду делать, что безостановочно крутиться на карусели в парке — что может быть прекраснее?
В голове тут же возникло незваное воспоминание — Милка с лицом бледно-зелёного оттенка, которая, пошатываясь, спускается с карусели, неуклюже падает на колени, а затем её долго тошнит прямо в траву…
Журналистка расхохоталась. Миленькая девушка, и так отчаянно хочет заинтересовать — заглядывает в глаза, с готовностью ловит каждое слово, кивает, слишком внимательно слушает и преувеличенно заливисто смеётся…
