— Что, и младенец тоже?
— Не знаю, — буркнул несостоявшийся грабитель. — Нашло что–то. Как затмение какое. Ей–бо, не вру, — он перекрестился большим пальцем. В дверь допросной постучали.
— Сэр, — неуверенно позвал Келли, — вас мистер Кеннеди и этот… очень просят.
— Закончи здесь, — буркнул Двайеру комиссар. Убийца умоляюще уставился на Бреннона уцелевшим глазом, но тот захлопнул дверь.
— Прибьет же, сэр.
— До смерти не прибьет, — отмахнулся Бреннон. — Остальное к суду заживет.
Собственно, соседи уже так обработали убийцу, что Двайеру пришлось скорее отбивать полубесчувственное тело, чем задерживать преступника.
— Вот, сэр, — Келли сунул комиссару тонкую папку. — Прислали из пожарной части, доклад шефа бригады.
— Долго же возились, — проворчал Бреннон. Сверху лежала короткая записка от шефа бригады с извинениями за задержку. Натан нетерпеливо пролистал доклад. Он успеет вникнуть в детали потом, сейчас его интересовало только одно, и он уже знал, что прочтет.
«Причина возгорания не установлена».
Бреннон захлопнул папку и кивком отпустил дежурного. Ничего другого комиссар и не ждал.
В морге его первым встретил Лапа. Пес посмотрел на Бреннона так сочувственно и даже как–то понимающе, что комиссара охватило дурное предчувствие. Кости из крипты были разложены по столам для вскрытия; Лонгсдейл, скрестив руки на груди, присел на край стола около микроскопа, Кеннеди постукивал пенсне по тощей кипе исписанных листков.
— Ну? — буркнул Бреннон.
— Две новости, — сказал патологоанатом. — В сущности, даже три. С какой начнем?
— С самой безобидной.
Консультант вручил Натану лоток с гипсовыми слепками.
— Повреждения на костях. Знакомый вид?
— Узкий обоюдоострый клинок, — сказал Бреннон, рассматривая слепки. — Кинжал? Стилет? Скальпель?
— Точно не скальпель, — авторитетно ответил Кеннеди. — Но штука должна быть достаточно длинной и хорошо заточенной, чтобы убийца мог так глубоко прорезать ткани и оцарапать кость.
— Хорошо, разберусь. Дальше.
Старичок придвинул к комиссару кипу листов.
— Профессор Бирн достаточно пришел в себя, чтобы продиктовать предварительное заключение по останкам из крипты, хотя, конечно, собрать все кости мы не сумели. Останки принадлежат одиннадцати детям в возрасте от девяти до двенадцати лет. Они были похоронены в крипте, в общей могиле. После инцидента около церкви у нас остались кости от четырех скелетов, и то не полностью. Установить причину смерти не удалось. На тех костях, что есть в нашем распоряжении, никаких подозрительных следов нет.
Бреннон пролистал заключение профессора. Оно пестрило словами, суть которых комиссар едва улавливал.
— Перепишите человеческим языком, — он сунул заключение патологоанатому. — Это еще не все?
Пес со вздохом опустил морду на лапы. Лонгсдейл тоже вздохнул и пробормотал, глядя в пол:
— Вам не понравится.
— Ну?
— Все жертвы умерли примерно шесть–семь лет назад. Исходя из положения скелетов в крипте, которое мне описал мистер Кеннеди, это было не погребение. Кто–то просто свалил тела в нишу и заделал проем.
Комиссар швырнул отчет на стол, тяжело уперся руками в кровосток и исподлобья уставился на кости.
— Мне жаль, — тихо сказал консультант. — Мне очень жаль, Бреннон.
— Да заткнитесь, — без выражения отозвался Натан. Пес ткнулся мордой ему в бедро.
— Я займусь костями. Мы составим каталог всех повреждений и постараемся найти среди них следы орудия…
— Не трудитесь, — процедил Бреннон. — Я и без вас знаю — и причину смерти, и все их имена.
— Откуда? — удивился Лонгсдейл. Пес уставился на комиссара так, словно уже догадался об ответе.
— Это Хилкарнский Душитель, — сказал Натан. — Из четырнадцати пропавших детей было найдено только трое… Три тела. С февраля по ноябрь пятьдесят шестого.
Кеннеди отвернулся, надел пенсне и погрузился в отчет профессора Бирна.
— Вы вели дело? — спросил консультант.
— Мы все его вели. Включая предыдущего комиссара отдела особо тяжких, — угрюмо ответил Бреннон. — Он застрелился у себя в кабинете семнадцатого ноября, когда нашли четырнадцатый труп.
2 января
Комиссар перечитывал доклад об опросе жителей, машинально катая по вороху бумаг оберег от нечисти. С утра их раздали всем парням в оцеплении; Бреннону тоже остался один — с виду похожий на выдранный из птичьего гнезда комок на кожаном шнурке. Лонгсдейл прислал с утра записку, где кратко описал действие оберега, и Натана оно не порадовало — обезвредить нечисть эта игрушка не могла, только «скрыть носителя от ее чутья и взгляда».
«Успеешь отбежать подальше, прежде чем сдохнешь».
Сам консультант куда–то запропал. Впрочем, Натану и без него было чем заняться: в дверь постучали, и трое дюжих полицейских под руководством архивариуса внесли дюжину коробок. На каждой были бирка с номером, опись и надпись «Хилкарнский Душитель».
— Это все?
— До последней нитки, — сказал архивариус. — Надеюсь, вернете все как было.
— Угу, — буркнул комиссар. — Кто там дежурный? Пусть найдет мне Ригана.
За двадцать лет Натан так и не понял, что побуждает безвинных обывателей таить от полиции свидетельские показания с таким упорством, словно речь идет о фамильных скелетах в шкафу. Изучение протоколов допроса чаще всего напоминало Бреннону игру в угадайку с глухонемым собеседником. Неужто за два десятка лет теплые чувства, которые внушала гражданам имперская полиция, так и не выветрились?
— Да, сэр?
— Поможете мне вот с этим, — комиссар, не глядя, обвел рукой ящики из архива. — Вы перечитывали свидетельские показания?
— Пусто, сэр, — покачал головой детектив. Натан перевел взгляд с листа бумаги на подчиненного. Допросы свидетелей были коньком Ригана — невысокий, белокурый, упитанный и розовый, как поросенок, он вызывал у людей гораздо больше доверия, чем старшие коллеги. И, глядя непредвзято на этих коллег, да и на себя, Натан отлично понимал, почему.
— Дело было глубоким вечером, сэр, в канун Нового года. В такое время все сидят по домам, вешают гирлянды и пекут пироги, а не бродят по улицам в небожеский мороз.
— Судя по показаниям, народу на вечерне было немного. Человек десять–двенадцать.
Риган кашлянул:
— Ну, как мне дали понять, отец Грейс любовью прихожан не пользовался.
Бреннон перелистнул несколько страниц.
— Склочный паскудный говнюк, — задумчиво процитировал он. Риган залился краской:
