— Господи, нет! Чтобы разрушить спокойное течение нашей жизни? Я даже не упоминаю его имени. Знаете, твид вам очень к лицу, не то что та одежда, в которой вы были в Лондоне. Когда я впервые увидела вас, мне даже представить было трудно, что вы можете весь день провести в угольно-черном костюме, застегнутом на все пуговицы. Когда вы выехали сюда?
— Вчера после полудня. А ночевали в «Кастле».
Эмма скривилась:
— Среди пальм в кадках и кашемировых гардин? Ух!
— Очень удобно.
— Центральное отопление вызывает у меня чесотку. Мне даже бывает трудно дышать.
Она сунула наполовину выкуренную сигарету в переполненную пепельницу, спустила ноги с софы, встала и направилась к окну, развязывая на ходу пояс халата. Взяв сверток одежды из-под подушки, девушка начала одеваться, стоя спиной к гостю. Тут она спросила:
— Почему вы с Маркусом приехали вместе?
— Маркус не умеет водить машину.
— Есть еще поезда. Я имела в виду другое.
— Да, я знаю. — Он взял расписное китайское яйцо и стал им играть, перебирая, как араб — четки. — Мы приехали попытаться убедить Бена вернуться в Соединенные Штаты.
Неожиданно налетел мощный порыв ветра. Он ударил волной в стеклянную стену мастерской, прошелся по крыше над их головами, грохоча, как поезд. Стая чаек, шумно взмывшая вверх с камней, была мгновенно унесена ветром прочь. А затем, так же внезапно, все стихло.
Эмма спросила:
— Почему он должен вернуться?
— Открывается его ретроспективная выставка.
Белый махровый халат соскользнул на пол, открыв силуэт Эммы, успевшей надеть джинсы. Она натягивала через голову синий свитер.
— А я думала, что он с Маркусом все обговорил, когда они были в Нью-Йорке в январе.
— Мы тоже так думали. Но, понимаешь ли, эта выставка проводится на средства частного лица, — пояснил он.
— Я знаю, — призналась Эмма и обернулась, освобождая волосы из-под ворота свитера. — Об этом написано в «Реалите». Госпожа Кеннет Райан. Вдова богатого человека, которая в его память основала Квинстаунский музей изобразительного искусства. Видишь, как хорошо я осведомлена. Надеюсь, мне удалось произвести на тебя впечатление, — сказала она, с той же естественностью, что и Роберт, переходя на «ты».
— И миссис Кеннет Райан желает провести закрытый показ.
— Так почему она об этом сразу не сказала?
— Потому что ее не было в Нью-Йорке. Она загорала то ли в Нассау, то ли на Багамах, может быть, где-то еще. Они с ней ни разу не встречались. Общались только с куратором музея.
— И теперь госпожа Райан хочет, чтобы Бен Литтон вернулся, потом устроить маленькую вечеринку с шампанским и показать его как трофей своим влиятельным друзьям. Меня от этого тошнит.
— Она сделала больше, чем просто приняла решение. Самолично приехала, чтобы уговорить его.
— Ты имеешь в виду, приехала в Англию?
— Я имею в виду, приехала в Англию, к Бернстайну и в Порт-Керрис. Она приехала с нами вчера и в настоящий момент сидит в баре гостиницы «Кастл» с бокалом холодного мартини и ждет всех нас к обеду.
— Ну что ж, лично я не поеду.
— Придется. Ожидается, что мы все будем. — Он взглянул на наручные часы: — И мы уже опаздываем. Поторопись.
— Бен знает о закрытом просмотре?
— Должен знать. Маркус собирается ему сообщить.
Она подняла с пола коричневую парусиновую толстовку и натянула ее поверх свитера. Когда голова Эммы показалась в воротнике, она предположила:
— Бен может не захотеть ехать.
— Ты не хочешь, чтобы он поехал?
— Пойми, он основательно осел здесь. Он уже нашел себя, больше не устает и даже пьет не так много. Он работает, как молодой, и все, что делает, — свежо, ново и лучше всего созданного им раньше. Бену шестьдесят, как ты знаешь. Глядя на него, трудно в это поверить, но это так. Ведь все эти разъезды уже не воодушевляют его, а только выматывают. Разве это трудно понять? — Она вернулась и села на софу. — Если ему не хочется ехать, не пытайтесь заставить его.
Роберт держал в руке китайское яйцо. И упорно смотрел на него, как будто каким-то сверхъестественным образом надеялся прочитать на его сине-зеленых разводах ответы на все вопросы. Затем осторожно положил яйцо в миску:
— Ты говоришь так, будто Бен возвращается в Штаты снова преподавать, и пройдут годы, прежде чем он вернется. Он же вернется уже через несколько дней. — Она собралась что-то возразить, но он опередил ее: — И ты не должна забывать, что эта выставка — огромная дань таланту Бена. Огромные деньги были вложены в нее, проделана громадная организационная работа, и, вероятно, самое большее, что ему следует сделать…
Эмма возмущенно оборвала его:
— Единственное, что ему предстоит сделать — фланировать туда-сюда, как ручная мартышка, перед какой-то жирной американкой. И что всего хуже — так это то, что ему нравятся такого рода приключения. А для меня самое отвратительное то, что ему это нравится. Итак, ему это нравится. Поэтому, если он хочет, то пусть едет.
Она замолкла. Эмма сидела, опустив глаза и капризно скривив рот, как ребенок. Роберт докурил сигарету, затушил ее, встал и мягко проговорил:
— Ну, пойдем же, а то опоздаем. У тебя есть пальто?
— Нет.
— А туфли? Должны же у тебя быть хотя бы туфли.
Девушка пошарила под софой и достала пару плетеных сандалий, встала и втиснула в них босые ноги, которые по-прежнему были в песке, а спецовка — в засохших каплях побелки.
— Я не могу пойти в «Кастл» в таком виде.
— Ерунда. — Он старался говорить убедительно. — Да и постояльцам повод для пересудов, разнообразие в их скучной жизни.
— У нас нет времени зайти в коттедж? У меня нет даже расчески.
— Расческа найдется в гостинице.
— Но…
— Просто нет времени. Мы уже опаздываем. Пошли…
Они вместе вышли из мастерской, прошли по залитой солнцем улице и направились к бухте. После стужи мастерской воздух снаружи казался теплым, а блики моря отражались от белых стен домов и резали глаза, как сверкающий под солнцем снег.
Глава 5
Эмма не захотела войти в «Слайдинг Тэкл».
— Я подожду здесь. Иди сам и вытащи их оттуда.
— Хорошо.
Роберт Морроу вернулся один.
— Их там нет?
— Нет. Мы опоздали, а им надоело нас ждать, и они на попутной машине вернулись в гостиницу.
Они выехали из города на главную дорогу, карабкающуюся в гору, свернули к гостинице «Кастл», потом, продолжая подъем, — на дорожку к гостинице, миновали клумбы с гортензиями и стелющиеся по земле вязы и, наконец, выехали на вершину холма — на открытое пространство, занятое теннисными кортами, лужайками и миниатюрной площадкой для гольфа.
