Мы вышли на проспект и неторопливо пошли к остановке.
— Я рад, что ты прошла стажировку, — сказал Богосавец. — Я знал сразу, что именно ты останешься. Лёлик не ошибся. Он никогда не ошибается.
Я косилась на него, гадая, что сейчас услышу. Ведь в самом деле — не ради же комплиментов он пошел царскими ножками по улице.
— Мне нравится, как ты работаешь, — продолжал шеф. — Ребята тебя хвалят — ты все схватываешь на лету, не ноешь. Это важно, Даша. Так что теперь ты — повар на моей кухне, и тебе пора узнать третье правило.
— Третье правило? — навострила я уши, сразу вспомнив, о чем говорила нам Елена при первой встрече.
— Да, третье, — шеф остановился, и я остановилась тоже. — Третье правило — быть верным только «Белой рубашке». Ты у меня на особом контроле, потому что легко бросила свое прежнее место работы. Настоящий повар привязан к ресторану, он считает его своим домом. «Белая рубашка» — мой дом, и я хочу видеть здесь только членов своей семьи, а не захожан и прохожан.
— Кого? — переспросила я.
— Не тех, кто заходят и проодят, но не остаются. Есть такие, приходит ко мне за опытом и славой, а потом уходит туда, где больше платят, — сказал Богосавец громко и раздельно. — Таких тут не держат, и обратно не принимают.
— А что, кто-то просился обратно? — не удержалась я от вопроса, потому что сказано это было с таким апломбом, словно выше «Белой рубашки» был только «Гай Савой».
— Все, — ответил Богосавец равнодушно.
Я ехала домой под огромным впечатлением от этой короткой беседы, но уже подъезжая к своей остановке размечталась, как чудесно прведу вечер с Антоном — а то он все время жалуется, что я о нем позабыла, и что совсем перестала готовить дома.
Затарившись в местном супермаркете, я приступила к приготовлению пасты и особого соуса. Сегодня устрою Антону ужин, как в мишленовском ресторане. Ну, почти как в мишленовском, потому что раздобыть элитные продукты в «Ашане», конечно же, невозможно. За специалитетами надо ехать на Даниловский рынок, а главные продукты раскупают с самолета, по огромному блату. Но мы с Антоном не гордые, съедим, что попроще.
Соус был готов, и креветки, и я уже накрыла стол в комнате, расставив тарелки и свечи. Антон приходит к семи — вот тут и будет сюрприз. Мне останется только быстро отварить пасту, смешать салат и зажечь свечи.
Я погасила свет, чтобы устроить сюрприз, и когда Антон загремел ключами, тихонько пробежала в прихожую, встав у стены. Он сразу не заметит меня, и получится настоящий сюрприз.
Дверь открылась, и свет из подъезда косой линией упал на пол. Антон заходил как-то странно — спиной, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, а потом я услышала его низкий ласковый шепот, а потом… женский смех.
Я наотмашь ударила ладонью по выключателю, не веря тому, что происходит. Но сюрприз и в самом деле удался — Антон держал в объятиях хрупкую блондиночку и… целовался взасос.
Когда я включила свет, парочка шарахнулась, бестолково вытаращив на меня глаза.
— Приятного вечера, — сказала я.
— Дашунь? — растерянно спросил Антон. — А ты здесь откуда?..
— От верблюда, — ответила я зло. — Может, познакомишь со своей гостьей?
— Это Лера, — машинально представил Антон. — Наша бэк-вокалистка.
Блондинка Лера что-то невнятно пискнула и попятилась.
— А сейчас ты что делал? — кивнула я на блондинку. — Проверял, не испортились ли у нее голосовые связки?
Лера испарилась тут же — только дверь хлопнула. Антон проводил девицу растерянным взглядом и сразу же бросился ко мне.
— Даш, ты все не так поняла!
— В ход пошла классика, — кивнула я, отправляясь на кухню.
Зачем-то я поставила кастрюльку на плиту, налила кипятка и сунула туда спагетти.
— Даша, — Антон вслед за мной появился в кухне и встал на пороге, держась за косяки. — Я совсем не виноват, между прочим!
— Конечно, — подтвердила я, не глядя на него, и яростно размешивая спагетти. — Это она тебя целовала и ворвалась к нам в квартиру без твоего согласия.
— С моего, — Антон смутился, но потом воинственно встряхнул головой. — Но это ты виновата!
— Я?! Вот так новости! — отбросив спагетти, я вывалила их на блюдо и перемешала с соусом.
Наверное, все это помогало не свихнуться, потому что мне казалось, что мысли лезут из головы, пробуравливая черепную коробку. Как он мог? Как — он — мог?!
— Ты! — почти крикнул Антон, и я впервые поняла, что у него визгливый голос.
И поет он таким же визгливым голосом. Как тинейджер в период полового созревания.
— Ты обо мне совсем забыла! — обвиняюще заявил он. — У тебя все время работа! Ресторан этот грёбаный! Ты на мои выступления не ходишь, а я — человек творческий! Мне нужна поддержка!
— Я тоже творческий человек, — сказала я, забирая блюдо со спагетти, чтобы поставить его на стол. — Но ты ни разу даже не выслушал меня толком, когда я говорила про работу.
— Быть поварихой — это не творчество! — отрезал он. — Варить пельмени — это не искусство, это ремесло. В кастрюлях нет утонченности.
— Так ты изменил поварихе, потому что она недостаточно утонченная для тебя? — съязвила я.
— А ты сама?! — теперь он уже кричал в голос, подбежав ко мне почти вплотную. — От тебя только и слышно про этого кекса — как там его? Душана! И на работе ты все время пропадаешь!
— В отличие от тебя, я и правда — работаю, а не завожу романы.
— Да неужели?! — Антон вытаращил глаза и был красный, как вареный рак. — А может он там не дораду жарит, а тебя у плиты?
— Какая же ты мразь! — сказала я сквозь зубы и одним махом перевернула блюдо со спагетти ему на голову.
— Я еще и мразь?! — теперь уже Антон визжал по-настоящему, смахивая с ушей и лица спагетти. Лапша противно шлепалась на пол, и он топтался на ней, пытаясь очистить лицо. — Это ты — тварь неблагодарная! Живешь в моей квартире! И мне же претензии!.. Выметайся сейчас же! И шмотки свои забирай!
Он бросился в спальную, и там сразу же раздался грохот. Когда я заглянула в комнату, Антон остервенело выворачивал ящики комода и шкафа, выбрасывая мою одежду — нижнее белье, чулки, футболки.
— Ноги твоей чтобы здесь больше не было! Повариха деревенская!..
Он говорил это, чтобы меня обидеть. Он знал, что я родилась в этом городе, просто до шестнадцати лет жила с мамой, в Муроме, а потом вернулась сюда учиться.
Я перешагнула через кучу тряпок, взяла из тумбочки документы, и пошла в прихожую.
— Вали, вали! — орал мне вслед Антон. — И можешь не появляться здесь!
От души хлопнув дверью, я вышла из подъезда, прошла в соседний двор и там села на скамейку. Красиво ушла — все оставив. И куда теперь? Денег в сумке нашлось всего пятьсот рублей. Остальные лежали в книжке стихов Пушкина, но я в запале совсем о них позабыла. Можно было вернуться, потребовать отдать деньги, чтобы снять квартиру хотя бы на сутки, но возвращаться к Антону не хотелось. Совсем не хотелось.
