Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
– Ты гляди – ксендзы! – Не догадывающийся о Тихониных мыслях, дядька подпихнул комиссара локтем, указывая на мелькнувшие между сараями чёрные сутаны. – Може, нам тоже на переговоры надо было ребе Иоселевича взять или отца Ивана[21]? Поговорили бы… по-свойски.
– Меньше имён, Йосип, – процедил комиссар.
– Вас ждут! – негромко окликнула Панянка, кивком указывая на барак, где скрылись чёрные сутаны.
Комиссар попытался оправить ремень на гимнастёрке… комья засохшей грязи посыпались на землю. Но он всё равно выпрямился, как на армейском плацу, и направился к бараку, походя кивнув Тихоне со Стрижом:
– Ждите! Нечего вам там… – Комиссар с Йосипом скрылись за дверью.
– А если… ловушка? – дрогнувшим голосом спросил Стриж.
Тихоня только тяжко вздохнул – решение о встрече принимали в штабе. Их со Стрижом и вовсе бы с собой не взяли, не будь Стриж связным, а Тихоня… у него тоже свои умения есть.
Вдалеке, не обращая внимания на потерянно торчащих меж сараями ребят, промелькнула Панянка.
– Так тут и стоять? – возмутился Стриж. – Пожрать не дадут? У самих много…
– Не пожрать, а поесть – нечего тут выражаться будто беспризорник, а не советский школьник! – окрысился Тихоня. – Не нужны нам их подачки!
Дверь сарая, в котором скрылась Панянка, распахнулась, наружу выскочила молодая женщина лет двадцати пяти в сером, «мышином» платье с широким, закрывающим и грудь, и подол грубым фартуком. Торопливо заправляя волосы под когда-то белый, а теперь посеревший от стирки чепчик горничной, засеменила к ним. За подол её цеплялся карапуз лет пяти – в руке у карапуза был толстый, пушистый ломоть хлеба.
Тихоня торопливо отвёл глаза. В Белоруссии, как немцы прошлись, и мёрзлая картошка была в радость, а тут…
– Chodzmy, panowie![22] – Женщина взяла ребёнка за ручку и поманила ребят за собой.
– А если она нас от комиссара уводит? – подозрительно проворчал Стриж.
– Стоять тут, как коновязь после отъезда конного полка, ещё хуже – кто угодно нас увидеть может. – Тихоню самого терзали сомнения.
Всё решил гусь – он снялся с места, легко перелетел к горничной и… потянулся клювом к хлебу в руках карапуза. Тот засмеялся… и отдал! Гусь с хлебом в клюве взмыл… и перелетел на озеро. Стриж, доверявший гусю больше, чем даже разведке, последовал за ним. Последним, продолжая ворчать, тащился Тихоня.
Горничная остановилась на берегу озера, возле кустов, плавно переходящих в торчащие из воды заросли осоки.
– Woda! – тыча пальцем в озеро, будто они могли ошибиться, объявила она. – Mydlo! – Из глубокого кармана фартука появился толстый, восхитительно пахнущий кусок… дегтярного мыла.
Ни один из них не шелохнулся. Горничная немного подождала… смущённо улыбнулась и вдруг принялась тереть себя куском мыла по рукавам платья.
– Она не знает, что мы подачек не берём, – пробормотал Стриж. – Думает, что мы мылом не умеем пользоваться.
– Возьми! – сквозь зубы процедил Тихоня.
Стриж вынул брусок у горничной из рук и раздельно сообщил:
– У нас ещё лучше мыло есть! У нас дома, в Запорожье, когда-то было такое мыло, что мама из него краску для ресниц делала! С гуталином смешивала и…
Горничная в ответ только беспомощно улыбнулась, похоже, ни слова не понимая. Потом сунула пальцы в рот, сделала вид, что жуёт их, и объявила:
– Żywność! – и пальцами показала, что куда-то бежит. – Przyniosę![23]
– Живность? Есть живность? – Стриж оглянулся на брата. – А сперва за ней гоняться надо, что ли?
– Мы живность в лесу постоянно подъедаем, кто что поймает, а гоняться… нет, гоняться мы не можем, мы комиссара… дядю Петю ждём. – Тихоня повысил голос, точно разговаривая с глухой. – Не будем мы за вашей живностью гоняться! Живность – нет!
– Nie? – удивлённо переспросила горничная. – To panowie będzie głodny?[24]
– Сказал – нет! – сурово отрезал Тихоня и, подхватив мыло, полез в воду.
– Кажется мне, мы от чего-то важного отказались. – Стриж принялся стягивать ботинки. – А может, даже вкусного.
Пошлёпал по воде, поглубже забираясь в осоку. Это Тихоня может хоть на середину озера выбраться, а ему бы уголок поукромнее. Среди высоких стеблей осоки открылось «окно» чистой воды. Стриж забрался под защиту зелёных «стен» и принялся стаскивать с себя штаны, пиджак и рубаху. Вода мгновенно потемнела от грязи, песчаное дно затянуло мутью.
– На! – Меж толстыми стеблями просунулась Тихонина рука с мылом.
– Амммм! – Стриж ах застонал от наслаждения, попеременно намыливая себя, рубаху, снова себя и то и дело с головой ухая в воду. Поверх болотной мути поплыли мыльные разводы, радужные пузыри весело посверкивали между зелёных стеблей. Натянул отстиранную рубаху – мало ли кто сюда сунется! – и принялся уже вдумчиво, с расстановкой, натирать мылом штаны.
Товарищ Гусь потихоньку ушуршал в сторону Тихони. Слышно было, как они оба там возятся: шипит и ругается, видно, Тихоня, а погогатывает – гусь. Хотя в глубине души Стриж был уверен, что товарищ Гусь и говорить умеет, но умение это скрывает. Из конспирации, наверное. Речь точно понимает, получше, чем они с Тихоней ту горничную.
За стеной осоки зашлёпали шаги по воде, кто-то звучно похлопал ладонями явно по голому телу, и довольный голос произнёс:
– Sehr gut! Etwas zum essen und trinken![25]
Стриж замер с мылом в одной руке и штанами в другой.
– Чула? Їсти херру зольдату неси та пити! Все найкраще, пся крев![26]
Стриж чуть раздвинул стебли осоки… Руку протяни – коснёшься, стояли трое. Долговязый и белобрысый в солдатском исподнем – наверняка немец, ещё один, постарше, чернявый и коренастый, в одних подштанниках и… автоматном ремне поперёк груди. Сам автомат небрежно болтался на спине. Ну и единственный целиком одетый парень, года на два постарше Тихони, с добродушной веснущатой физиономией. Только вот на рукаве потертого, да и великоватого ему кителя красовалась свастика в лавровом венке и девиз: «Treu. Tapfer. Gehorsam»[27].
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
