Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
2. Карточку члена кредитного фонда.
Оба подарка подпадают под мое определение «БЛО»: «Будьте Любезны Обменять». Эмили дарит потрясающий дорожный будильник с записью ее собственного голоса вместо звонка: «Вставай, мамуля! Вставай, соня-засоня!»
От нас Эмили получает хомячка (женского пола, но названного Иисусом), велосипед для Барби, кукольный домик, робота-собачку с пультом управления и еще кучу всякого пластмассового, абсолютно ненужного ей барахла. Эмили тащится от Барби-миротворицы из сувенирного киоска стокгольмского аэропорта до тех пор, пока не открывает подарок Полы: писающую Барби, на которую я наложила категорический запрет.
С риском нарваться на истерику мы все-таки смогли унести основную часть подарков наверх нераспакованными, чтобы избавить деда с бабушкой от возмутительного зрелища столичного транжирства («Швыряете деньги на ветер!») и уродования юного поколения («В наше время счастьем было получить куклу с фарфоровой головой и апельсин!»).
Подарки скрыть проще, чем многое другое. Как ты, к примеру, убедишь свекра со свекровью, что их внучка встречается с видиком пару раз в году, если эта самая внучка за завтраком без запинки воспроизводит все песни из «Русалочки» и радостно добавляет, что в ди-ви-ди-версии на одну мелодию больше. Там же, за столом, я чую очередную надвигающуюся грозу, когда еще раз повторяю Эмили, чтобы убрала руки от солонки.
— Эмили, дедушка просил тебя оставить солонку в покое.
— Нет, — ровным тоном возражает Доналд. — Я приказал ей не трогать солонку. В этом и заключается разница между нашими поколениями, Кейт: мы приказывали, вы просите.
Несколькими минутами позже, переворачивая на сковородке яичницу, я вдруг ощущаю присутствие за спиной Барбары. Свекровь не в силах скрыть изумления при виде содержимого сковородки:
— Господи Иисусе! Дети любят, чтобы яйца были обжарены с двух сторон?
— Да, я всегда так делаю.
— Ну-ну.
Барбара сдвинута на беспокойстве о меню моей семьи: если она не приходит в ужас от недостатка овощей в детском рационе, то изумляется моему упорному нежеланию ежедневно одолевать три трапезы из трех блюд. «Без еды не будет силы, Катарина». Ну и конечно, ни одна повестка съезда семейства Шетток не считается завершенной, если свекровь не припрет меня в темном углу с шипящим вопросом:
— Ричард похудел, Катарина! Ты не считаешь, что Ричард ужасно худой?
Слово «худой» в исполнении Барбары звучит жирно: массивно, тяжко, обвиняюще. Прикрыв глаза, я пытаюсь собрать воедино остатки терпения и понимания, которых у меня уже нет. Ведь именно эта женщина одарила моего мужа фигурой стержня от шариковой ручки, и она же тридцать шесть лет спустя смеет меня винить! Разве это честно? Бог ей судья, а я буду выше ее презрения к моим супружеским добродетелям, каковы бы они ни были.
— Да, но Рич сам по себе худой, — возражаю здраво. — Когда мы познакомились, он был просто тощим, как раз это мне и понравилось.
— Он всегда был стройным, — признает очевидное Барбара, — но теперь от него просто ничего не осталось. Он еще только из машины вылезал, а Шерил уже сказала мне: «Вам не кажется, что Ричард истощал, Барбара?»
Моя невестка Шерил, прежде чем ьыйти замуж за бухгалтера Питера, протирала локти в строительной компании в Галифаксе. С рождением первого из трех своих мальчишек в восемьдесят девятом году Шерил присоединилась к членам организации, которую моя подруга Дебра зовет мама фией, — мощной, сплоченной клике неработающих мамаш. Обе они, и Шерил, и Барбара, обращаются с мужчинами, как хозяйственный фермер с породистым скотом, требующим тщательного ухода. Ни одно Рождество у Шеттоков не обходится без брошенных вскользь вопросов Шерил, из какой заграницы я привезла свой кашемировый свитер и хорошо ли, что Ричард купает детей совершенно один.
Питер, в отличие от Ричарда, в хозяйстве практически бесполезен, но Шерил, как я убедилась за эти годы, только поощряет его никчемность. В жизни Шерил муж играет ценную роль: «Это мой крест, мне его и нести». Каждой мученице требуется свой питер, которого со временем можно выдрессировать до кондиции, когда он перестанет узнавать собственные трусы.
Все то, что дома, в Лондоне, мне кажется естественным, здесь воспринимают как феминизм в стадии буйного помешательства.
— Сомма, — с мрачной торжественностью сообщает Ричард, пронося через кухню в ванную вспухший памперс, легкий абрикосовый аромат которого ведет неравный бой с амбре известного наполнителя.
Рич классифицирует памперсы Бена в соответствии с лично изобретенной эмоционально-географической классификацией: незначительный инцидент носит название «Плохо дело», авария средних размеров именуется «Тем хуже», а событие, требующее душа, — «Паводок на Сомме». Однажды — только один раз! — случился Кракатау. Против названия я ничего не имею, но лучше бы это произошло не в греческом аэропорту.
— В наше время отцы этим не занимались, — морщится Барбара. — Чтобы Доналд прикоснулся к подгузнику? Ни за что! Он их за милю обходил.
— Ричард — замечательный отец, — осторожно вставляю я. — Без него мне бы ни за что не справиться.
Барбара яростно четвертует красную луковицу.
— За ними самими уход нужен, за мужчинами. Хрупкие создания, — тянет она задумчиво, ножом выжимая из луковицы жалобный стон. — Будь так добра, Катарина, помешай соус.
На кухне появляется Шерил и начинает размораживать сырную соломку и фрукты для завтрашних коктейлей.
Я чувствую себя такой одинокой в обществе Барбары и Шерил. Вот так, должно быть, все и происходило на протяжении столетий: женщины возились на кухне, заговорщически обмениваясь взглядами и вздохами в адрес мужчин. Но я так и не стала членом мамафии; мне неведомы шифры, пароли, особые жесты. Я рассчитываю, что мужчина — мой мужчина — возьмет на себя чисто женские обязанности, потому что иначе я не смогу везти на себе мужские. А здесь, в Йоркшире, моя профессиональная гордость и тот факт, что именно я обеспечиваю мужу и детям достойную жизнь, сморщиваются до размеров неловкости. Я вдруг понимаю, что семье нужны забота и внимание, как механизму — смазка для бесперебойной работы, а в моем небольшом семействе шарниры вот-вот заржавеют.
Рич возвращается на кухню, обнимает меня за талию, подсаживает на подоконник, пристраивает голову на моем плече и принимается накручивать на палец мои волосы. Совсем как Бен.
— Счастлива, солнышко?
Звучит вопросом, но по сути это ответ. Рич, я знаю, счастлив в этом доме, где хлопочут женщины, пахнет домашним печеньем и я каждые пять минут не бросаюсь к телефону.
— Он такой домашний, наш Ричард, — с гордостью отмечает Барбара.
— Пожалуй, тебе стоило жениться на какой-нибудь йоркширской девчушке с ярко выраженным талантом к выпечке кексов, — говорю я Ричу в шутку.
А в каждой шутке, как известно, есть доля шутки.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
