Я ничего не могла с собой поделать: система защиты, которая включается у меня, когда я оказываюсь рядом с Ксавье, распространяется и на Оливию.
— Я хочу сказать, что, может, ей недостаточно быть украшением на твоей руке или на руке будущего мужа.
Оливия протянула ко мне руку.
— Джо…
— У Оливии есть работа. Она моя дочь.
Да, и оплачивается ее работа отвратительно. Впрочем, я придержала язык, потому что Оливия умоляюще смотрела на меня.
— Итак. Тебе все ясно? — Это означало, что ясно ему, но я отметила, что позже нужно будет поговорить с Оливией об этом. — Я слышал о шуме в «Валгалле» вчера вечером, Джоанна. Не желаешь ли объяснить?
Шум? Так он называет нападение на меня безумца с зазубренной кочергой? Я улыбнулась.
— Конечно. Объясню. Я спасла несколько твоих драгоценных богатых посетителей от гибели: их едва не порезал на куски убийца-маньяк. И хорошо сделала. Иначе ковер пострадал бы.
— Не шути.
— И не думала.
Мы смотрели друг на друга через полированный стол, каждый ждал реакции другого. Такое у нас уже бывало, и не раз. Ксавье считал мой острый язык неприличными; он хотел, чтобы я больше походила на Оливию: та смущается, когда глаза партнеров Ксавье слишком надолго задерживаются на ее фигуре; она мило принимает оскорбления относительно ее интеллекта. И даже когда не соглашается со словами отца, молчит.
Я считала такие ожидания глупыми, поэтому большую часть своего сарказма приберегала для него.
Оливия мягко кашлянула рядом со мной, заставив меня отвести взгляд.
— Я слышал, что была вызвана полиция?
Вот чем он озабочен. Приличная внешность должна сохраняться любой ценой.
— Полиция уже была там. Полицейские несколько месяцев следили за этим парнем.
Я не стала рассказывать о новой встрече с Беном.
— Потому что он уже убивал?
— Да, и мошенничал в кости.
Глаза его при этих словах опасно сузились.
— Возможно, в будущем тебе стоит внимательней выбирать тех, с кем встречаешься.
Да, это я уже сама поняла.
— Ты хотел что-то сообщить нам, Ксавье? — Мне нравится, как он стискивает зубы, когда я зову его по имени.
— Да. Нечто очень важное. — Он выжидательно, почти ласково смотрел на нас.
«Будет удивительно, — подумала я, — если речь пойдет действительно о чем-то важном».
— Тебя, Джоанна, это касается больше Оливии. Странно, что вообще что-то может касаться меня.
— Я не твой настоящий отец. Я стремительно выдохнула.
— Слава богу!
Оливия рядом со мной пискнула:
— Что ты сказала? Я откашлялась.
— Сказала, что это несколько неожиданно.
— Да, я знаю, для тебя это шок. Я сам узнал это только недавно. — Он махнул рукой, показывая на открытый конверт на углу стола. Я взяла его, посмотрела, что написано на конверте, отметила отсутствие обратного адреса и вообще любых указаний на отправителя, потом достала единственный листок. Действительно, на нем было написано, что я не его дочь. Никакой подписи.
— Есть другие доказательства? — спросила я, махнув листком в его направлении.
— Думаю, доказательств достаточно.
Он имел в виду не письмо, а это значит, что говорил правду. Я откинулась, выпустив письмо. Оно упало на пол.
— Но, папа… — начала Оливия.
— Не волнуйся, Оливия, дорогая. Я на этой неделе проделал все тесты. У нас с тобой одна кровь.
Я хотела заметить, что она не очень тревожилась об этом и сейчас не выглядит обрадованной, но Оливия, ломая руки, затараторила:
— Но… Но мы ведь родные сестры? — Я посмотрела на нее. — Ну пусть… даже сводные.
Будь она благословенна. Милая, чувствительная Оливия. Она лучше нас, взятых вместе. Я положила руку ей на руку, давая знать, что это не имеет значения.
— Да, у вас одна мать.
— У нее есть имя! — выпалила я, и его голова дернулась, снова напомнив мне быка. — Зоя!
— Я знаю ее имя. — Он поднялся из-за стола. Обычная властная поза. — Оливия, прости, но мне нужно кое-что обсудить с Джоанной наедине.
Оливия не шевельнулась, неуверенно прикусила нижнюю губу и покосилась на меня. Я снова потрепала ее по руке. Ксавье побагровел, ноздри его расширились, единственная бровь высоко поднялась. Я ожидала фырканья и топота копыт.
— Оливия!
— Да, папа. — Она встала.
Я бросила ей успокаивающий взгляд.
— Все обсудим позже.
Дверь за ней закрылась с легким щелчком. В наступившей тишине этот щелчок прозвучал как выстрел.
— Кто он? — без всякого предисловия осведомилась я. Теперь притворяться нет смысла.
— О ком ты? — Он включил увлажнитель рядом со столом.
— Кто меня зачал? Мой настоящий отец?
Ксавье срезал «кохибу»,[18]закурил и дважды выпустил дым, прежде чем посмотреть мне в глаза.
— Не знаю и не хочу знать. Мне все равно. Вот это правда. Ему всегда было все равно.
— Итак, ты с этим покончил. Избавился от меня. Избавился от разочарования в семейной династии Арчеров.
— Не будь мелодраматичной, Джоанна. И помни: виновата твоя мать, а не я.
— ноты должен испытывать облегчение, — продолжала я; мои слова были проникнуты медовым сарказмом. — Больше никакого притворства. Никаких чопорных наставлений, неловкого молчания в День Благодарения. Ты можешь больше никогда меня не видеть.
— Это верно, — сказал он, и я вопреки своему желанию вздрогнула, тут же возненавидев себя за это. — Очевидно, ты лишаешься наследства. Вчера я уже изменил документы. Я не собираюсь содержать ребенка другого мужчины. Оливия получит все. — Он смотрел на меня; между нами символически висела дымовая завеса. — Ты не моя дочь.
— Но, Ксавье. — Я тоже встала и, наклонившись над столом, разогнала дым. — Как это будет выглядеть?
Он уже подумал об этом.
— Для всего мира ты останешься моей дочерью. Отстраненной, но моей. Понятно?
«Всего лишь имущество, — подумала я, — небрежно отброшенное в сторону».
— Поскольку моя дочь к тебе как будто хорошо относится, ты сохранишь свой дом, свою машину и небольшое ежемесячное содержание, но семейный бизнес, все дома и вложения — все это принадлежит Оливии, и по справедливости.
— А имя? — негромко спросила я. — Имя я могу сохранить?
