КТО СНЕСЕТ ЭТОТ КАМЕНЬ НА ГОРУ
И ТАМ РАЗОБЬЕТ ЕГО НА ЧАСТИ,
ТОТ ВЕРНЕТ СВОЮ МОЛОДОСТЬ
И НАЧНЕТ ЖИТЬ СНАЧАЛА
Ниже стояла печать, но не простая, круглая, как в сельсовете, и не такая, треугольником, как на талонах в кооперативе, а похитрее: два креста, три хвоста, дырка с палочкой и четыре запятые.
Тут Ивашка Кудряшкин огорчился. Ему было всего восемь лет — девятый. И жить начинать сначала, то есть опять на второй год оставаться в первом классе, ему не хотелось вовсе.
Вот если бы через этот камень, не уча заданных в школе уроков, можно было из первого класса перескакивать сразу в третий, — это другое дело!
Но всем и давно уже известно, что такого могущества даже у самых волшебных камней никогда не бывает.
IV
Проходя мимо сада, опечаленный Ивашка опять увидел старика, который, кашляя, часто останавливаясь и отдыхая, нес мочальную кисть и ведро с известкой.
Тогда Ивашка, который был по натуре мальчиком добрым и благодарным, подумал: «Вот — человек, который очень свободно мог хлестнуть меня по заду крапивой или, чего доброго, отвести к учителю в школу. Он пожалел меня. Дай-ка теперь и я его пожалею и верну ему молодость, чтобы он не кашлял, не хромал и не дышал таким тяжелым вздохом».
С такими хорошими мыслями подошел к старику благородный Ивашка и прямо объяснил ему, в чем дело. Старик сурово поблагодарил Ивашку — добрые мысли, но уйти с караула на болото отказался, сославшись на то, что пока он будет камень из болота выволакивать, некоторые люди, очень свободно, колхозный сад от фруктов могут очистить, и тогда старому или молодому — но сторожу от этого всегда позор.
И старик приказал Ивашке, чтобы тот сам выволок камень из болота в гору. А он потом придет туда ненадолго и чем-нибудь скоренько по камню стукнет.
Очень огорчил Ивашку такой поворот дела.
Но рассердить старика отказом, конечно, он побоялся. И на следующее утро, захватив крепкий мешок и холщовые рукавицы, чтобы не обжечь о камень руки, отправился Ивашка на болото.
V
Измазавшись грязью и глиной, с трудом вытянул Ивашка камень из болота и, высунув язык, лег у подножия горы на сухую траву.
«Вот! — думал он. — Теперь вкачу я камень на гору, придет хромой старик, разобьет камень, помолодеет и начнет жить сначала. Люди говорят, что хватил он немало горя. Он стар, одинок, избит, изранен и счастливой жизни, конечно, никогда не видел. А другие люди ее видели». На что он, Ивашка, молод, а и то уже три раза он такую жизнь видел. Это — когда он опаздывал на урок и совсем незнакомый шофер подвез его на блестящей легковой машине от конюшни, мимо сельсовета, до самой школы. Это — когда весной голыми руками он поймал в канаве большую щуку. И, наконец, когда дядя Митрофан взял его с собой в город на веселый праздник Первое мая.
«Так пусть же и несчастный старик хорошую жизнь увидит», — великодушно решил Ивашка.
Он встал и терпеливо потянул камень в гору.
VI
И вот перед закатом, когда тучи на горизонте обычно выстраиваются, как войско, среди высоких зубчатых башен, и золотые прожектора озаряют спокойную, уставшую от рабочего дня землю, к измученному и продрогшему Ивашке, который, съежившись, сушил грязную, промокшую одежду возле горячего камня, пришел на гору старик.
— Что же ты, дедушка, не принес ни молотка, ни топора, ни лома? — вскричал удивленный Ивашка. — Или ты надеешься разбить камень кулаком или ногою?
— Нет, Ивашка, — отвечал старик, — я не надеюсь разбить его ни кулаком, ни ногою. Я совсем не буду разбивать камень, потому что я не хочу начинать жить сначала.
Тут старик подошел к изумленному Ивашке, погладил его по голове. Ивашка почувствовал, что тяжелая ладонь старика вздрагивает.
— Ты, конечно, думал, что я стар, хром, уродлив и несчастен, — говорил старик Ивашке. — А на самом деле я самый счастливый человек на свете.
Ударом бревна мне переломило ногу, — но это тогда, когда народ строил баррикады, поднимал восстание против злого царя, которого ты видел только на картинке.
Мне вышибли зубы, — но это тогда, когда, брошенные в тюрьмы, и надеясь, и веря, мы дружно пели революционные песни. Шашкой в бою рассекли мне лицо, — но это тогда, когда первые советские полки уже били и громили белую вражескую силу.
На соломе, в низком холодном бараке метался я в бреду, больной тифом. И больнее боли, грозней смерти звучали доходившие до моего слуха слова о том, что наша страна в огненном кольце и вражья сила нас одолевает. Но, очнувшись вместе с первым сознанием, с первым лучом вновь сверкнувшего для меня солнца, узнавал я, что враг опять разбит и что мы опять наступаем.
И самые счастливые слезы катились по моим желтым щекам. И горьким, с селедкою, хлебом я делился с соседом, таким же, как я, больным раненым, а он угощал меня крепкой махоркой.
И с койки на койку мы протягивали и жали друг другу костлявые руки, и клялись, и лишь мечтали о том, что пусть не при нас, а после нас эта, наша страна будет такой, как сейчас — и могучей, и великой. Теперь я такою ее вижу.
На что мне иная жизнь, другая молодость? Когда и моя прошла трудно и честно!
На что другое, когда я видел то, что не дано теперь никому — и сорок шагов, во френче, в серой кепке, здороваясь с нашим полком, прошел мимо нас однажды сам великий Ленин!..
Тут старик замолчал, достал трубку и закурил.
— Да, дедушка! — тихо сказал тогда Ивашка. — Но раз так, — то зачем же я трудился и тащил этот камень в гору, когда он очень спокойно мог бы лежать на своем болоте?
— Пусть лежит на виду, — сказал старик, — и ты посмотришь, Ивашка, что из этого будет.
VII
С тех пор прошло много лет, но камень тот так и лежит на той горе неразбитым…
И много около него народу побывало. Подойдут, посмотрят, качнут головой и идут восвояси.
Был на той горе и я однажды. Что-то у меня была неспокойна совесть, плохое настроение. «А что, — думаю, — дай-ка я по камню стукну и начну жить сначала!»
Однако постоял-постоял и вовремя одумался.
«Э-э! — думаю, скажут, увидав меня помолодевшим, соседи. — Вот идет молодой дурак! Не сумел он, видно, одну жизнь прожить так, как надо, не разглядел своего счастья и теперь хочет то же начать сначала».
«Нет, — подумал я. — Видел и я счастье тоже!»
Скрутил я тогда табачную цигарку. Прикурил, чтобы не тратить спичек, от горячего камня. И пошел своей дорогой — дальше.
