– Позволь напомнить, милая, – добавил я, – что тыв любую ночь можешь обрезать свои красивые белокурые локоны, не сомневаясь, чток утру они отрастут до прежней длины, и, переодевшись мужчиной, отправиться наохоту, воспользовавшись сверхъестественной силой и скоростью. Пожалуй, поприбытии мы устроим тебе тренировку.
– Да, ты позволишь? – взмолилась она.
– Конечно!
Бурные изъявления признательности привели меня взамешательство. Она осыпала меня благодарными поцелуями.
– Но я должен предостеречь тебя, – сказал я. – Вместности, куда мы переезжаем, находится много деревень, а крестьяне твердоверят в существование ведьм и вампиров.
– Вампиров, – повторила она. – Это слово твоегодруга из Таламаски.
– Да, – ответил я. – Необходимо каждый раз скрыватьследы нашего пиршества. Иначе мы тут же станем местной легендой.
Она рассмеялась.
Наконец работы в замке – или в шлоссе, как выражаются в этойчасти света, – завершились, и мы начали приготовления к отъезду.
Но меня неотвязно тревожила еще одна мысль.
Наступила ночь, когда Бьянка заснула в углу, и я решилсяпокончить с этим делом.
Я упал на колени на холодный мрамор и вознес молитвунедвижимой, прекрасной Акаше, недвусмысленно спросив, позволит ли она Бьянкеиспить своей крови.
– Это нежное создание много лет провело рядом стобой, – говорил я, – она любит тебя безоглядно. Я много раз давал ейсвоей крови, но разве может моя кровь сравниться с твоей? Я боюсь за нее,боюсь, что с ней станет, если нам придется расстаться. Умоляю, позволь ей испить.Дай ей бесценную силу.
В ответ я услышал лишь безмятежную тишину. Вокруг мерцаликрохотные огоньки свечей и ламп, источавших аромат воска и масла, и в глазахцарицы плясали отблески огня.
Но мне было видение – прелестная Бьянка, приникшая у грудицарицы. И на одну божественную секунду мы оказались не в святилище, а вогромном саду. Деревья колыхались на ветру. Запахло цветами.
И я очнулся в святилище – на коленях, с простертыми руками.
Я шепотом обратился к Бьянке и сделал ей жест подойти. Онаподчинилась, не представляя, что у меня на уме, а я подвел ее поближе к горлуцарицы, прикрывая собой, чтобы принять на себя удар, если Энкил поднимет руку.
– Поцелуй ее шею, – прошептал я.
Бьянка дрожала. Она находилась на грани слез, но сделалавсе, как я сказал, и пронзила маленькими клыками кожу царицы. Я почувствовал,как ее тело застыло.
Свершилось!
Она пила и пила, и казалось, что я слышу, как бьются,соперничая друг с другом, два сердца – большое и крохотное, а потом Бьянкаупала, и я принял ее в свои объятия, глядя, как затягиваются две ранки на горлеАкаши.
Все было позади.
Удалившись в угол, я притянул к себе Бьянку.
Она взволнованно хватала ртом воздух, но потом успокоилась исвернулась рядом со мной. Она протянула ладонь и принялась ее рассматривать, имы увидели, что ее кожа, сохранив цвет человеческой плоти, стала значительнобледнее.
Это событие принесло мне удивительное успокоение. Толькосейчас я могу признаться в том, что оно для меня значило. Ибо, солгав Бьянке, япринял на душу невыносимый груз вины, а теперь, подарив ей кровь Матери,почувствовал огромное облегчение, избавившись от тяжкой ноши.
Я питал надежду, что Мать позволит Бьянке повторить попытку.И я оказался прав. Она пила кровь Матери много раз. И с каждым вливаниемстановилась несравненно сильнее.
Но продолжу по порядку.
Путешествие от святилища к замку далось нам с трудом.Поскольку в прошлом мне приходилось полагаться на смертных, перевозившихбожественную чету в тяжелых каменных гробах, я испытывал некоторую тревогу. Ноне такое сильное, как прежде. Наверное, я был убежден, что Акаша и Энкил смогутзащитить себя сами.
Не знаю, отчего в меня вселилась такая уверенность.Возможно, дело в том, что в минуту слабости и печали они открыли для меня дверьи зажгли лампы.
В любом случае, их перенесли в новый дом без осложнений, атам, под изумленным взглядом Бьянки, я извлек их из гробов и усадил на тронрука об руку.
Она испытывала смутный ужас перед медленными покорнымидвижениями, инертной пластичностью.
Но поскольку она уже отведала крови Матери, Бьянка быстроприсоединилась ко мне и принялась расправлять красивое платье Акаши и поясЭнкила. Она помогла пригладить заплетенные в косы волосы. И надеть браслеты наруки царицы.
Покончив с церемонией туалета, я собственноручно зажег свечии лампы.
И мы оба опустились на колени перед царем и царицей, молясьо том, чтобы им понравилось на новом месте.
А потом мы отправились охотиться на лесных разбойников. Мыуже слышали их голоса. Сориентировавшись по запаху, мы быстро устроили в лесубуйное пиршество, а в довершение всего нашли хороший запас припрятанногозолота.
Мы вернулись к жизни, объявила Бьянка. Она танцевала,описывая круги по главному залу замка. Она восторгалась обстановкой,заполнившей новые комнаты. Она восхищалась изысканным убранством постелей имногоцветными драпировками. Я тоже искренне радовался.
Но мы полностью соглашались с тем, что не станем вестисветскую жизнь, какую я вел в Венеции. Это было бы слишком опасно. И,обзаведясь весьма скромной прислугой, мы стали жить совсем замкнуто, а вДрездене ходили слухи, что дом принадлежит господам, которые все время вотъезде.
Когда нам приходила охота посетить грандиозные соборы,которых в Германии было великое множество, или королевские дворы, мы отправлялисьподальше от дома в другие города – Веймар, Эйзенах или Лейпциг – и окружалисебя абсурдной роскошью и завесой тайны. После унылой жизни в Альпах мы согромным удовольствием предавались подобным развлечениям.
Но каждый раз на закате я впивался глазами в Дрезден. Каждыйраз на закате я прислушивался, не бьется ли поблизости бессмертное сердце –здесь, в Дрездене.
Так текли годы.
Новая эпоха принесла радикальную перемену моды, сильнопозабавившую нас. Вскоре мы уже носили смехотворные парики сложнейшихконструкций. А как же я презирал новомодные панталоны, туфли на высокихкаблуках и белые чулки!
Оставаясь затворниками, мы не могли нанять Бьянке достаточногорничных, и мне приходилось самому затягивать на ней тугой корсет. Но ейудивительно шли платья с низко вырезанным лифом и широким колыхавшимсякринолином.
