— И что?
М-да, эту кошку не смутить. И стреляет из лука она хорошо — сам видел. Пусть едет, уговорила. Вольдемар сказал, что «на севере владетели блядей в походы возят»… Я ж тоже владетель, будет в дороге грелка для постели. Раз сама хочет, моя мораль и совесть безмолвствуют.
— Мужа себе сама ищи, — осадил я, вспоминая местную традицию устраивать будущее любовниц. Например выдавая их за своих вассалов, баронов или рыцарей — не принципиально.
— О да, мой повелитель! — сверкнули глаза паршивки.
— Наташ, у тебя какие планы? — обратился я к эльфе, чтобы сменить пластинку.
Натанириэль… Натариниэль… Как её там, могу ошибиться, не знаток эльфийского, смотрела вдаль, на противоположный берег Белой, едва виднеющийся лентой у горизонта.
— Ричи, я поеду с тобой. Но только до Овьедо, бить разбойников. — Повернулась ко мне, пояснила. — Долг, надо вернуть. Их собратья держали меня в плену, в рабстве. Тех ты убил, теперь я убью этих, помогая тебе, и будем в расчёте. Потом поеду в Лес, домой. Если подаришь лошадь.
Я пожал плечами — эльфийские заморочки вроде не напрягали, но… Как-то чересчур у них долги расписываются. Ненормально это. Да ну её, пусть едет. И лошадку подарю — той ночью честно заслужила. Если такая не будет считать себя должной — только лучше.
— Завтра помоги мне ещё с одним разбойником. Самым главным в этом городе, — попросил я, переходя к важному.
— Хорошо, — не торгуясь и не расспрашивая подробности, кивнула она.
И вот — завтра. С утра ударили в вечевой колокол, он как-то так хитро называется по-испански, но ближайший наш аналог слово — «вечевой». Народ, уже убедившийся, что мы никого не грабим и не режем, разгуливавший вчера спокойно, начал подтягиваться. Слух по городу, что это стоило Магдалене пятьсот солидов, уже пошёл, и что эти деньги налогом лягут на всех горожан. Единственная моя уступка — растянуть выплату на год. Согласился. После этого мне мгновенно привезли аванс. Торгашня!
Но с другой стороны — мы никого не грабим, не убиваем, а мы можем — это гут. Крови пролилось много. Мне сказали о более чем трёх с половиной сотнях погибших, и кто-то ещё умрёт от сепсисов и ран. Для пятитысячного города капец немало. Конечно, тут считаются только мужчины, в городе живёт не меньше пятнадцати-двадцати тысяч со стариками, женщинами и детьми, но мужчин, как плательщиков налогов и податей, членов ополчения, город лишился немало. Нас ненавидели, смотрели исподлобья, волками…
Но мы показали, что держим слово. Не хотим ущемлять их свободы, и местные до сих пор шастают по улицам с оружием, включая патрули городской стражи. И что мы пришли ровно за тем, за чем декларировали — два десятка виселиц ждали своих клиентов, и все в городе уже знали кто, за что и как именно виноват. Разумеется, дома будущих повешенных охранялись, домочадцы из них на время были выставлены, но приказа грабить пока не отдал — успеется.
— Жители Магдалены! — начал я, посчитав, что народу на площади достаточно, а было его тут… Да хрен знает сколько! Пять тысяч? Десять? Не знаток счёта по головам. Площадь вроде маленькая, но пипл плотно стоит, вмещается много. — Вы знаете зачем мы к вам пришли. И мы с первого дня говорили, что не покушаемся на ваши права и ваши свободы.
Лёгкий гул, перешептывания. У Ромы никогда не было опыта публичных выступлений. У Рикардо были, но не совсем его — он стоял рядом с отцом, как наследник, когда отец выступал перед войском. Но на душе стояло ледяное спокойствие, апатия, пришедшая со штурмом особняка, до конца за три дня так и не отпустила.
— Мы всего лишь хотели наказать врагов рода человеческого. Тех, кто убивает мирных купцов на дорогах, неся разорение и смерть. Вы, как купцы, а Магдалена считается городом торговым, должны были меня понять и пойти навстречу. Так думал я, когда въезжал к вам в город.
Снова пауза. Оценка. Пока камнями не кидают. На лицах скепсис, но парировать эти аргументы никто не сможет.
— Но оказалось, что вам плевать на разбойников, — продолжил я. — Плевать на душегубов, убивающих кого-то где-то, но не у вас дома. Оказалось, что я, со своим войском, что-то требующий от вас в ваших стенах — ваш враг. Личный враг! — меня несло, чувствовал прилив жара. Хоть бы на загореться при всех! — Я, сволочь такая, посмел ставить условия вам, крутым и богатым небожителям! Посмел перекрыть городские ворота и никого не выпускал! Хотя я всё это время давал понять, что ваши права и свободы — ВАШИ! Я не пытаюсь отобрать их! И поэтому вы решили расправиться со мной, убить!
Недовольный возмущённый гул. Но крыть горожанам всё равно было нечем.
— Вы забыли, что двести лет назад мой предок отпустил вас, — перешёл я к самому важному вбросу информации. Чтоб понимали истинную причину «пленных не брать». — Дал вам свободу выйти из графства и самим решать свою судьбу. Он потерял богатый торговый город, добровольно отказавшись от кровопролития, потерял чуть ли не четверть своих доходов…
— ОН НЕ СТАЛ ЛИТЬ ВАШУ КРОВЬ, сволочи вы эдакие! — заорал я, чуть не сорвавшись. — Вас всех бы не было, реши мой предок не пускать вас, потому, что ваши пра-прадедушки бы все погибли в той войне и прадедушки бы не родились! Но он отпустил вас! А что в ответ сделали вы?
Вы дали от ворот мне, его наследнику, приехавшему к вам не с какой-то запредельной просьбой, а всего лишь со справедливым требованием организовать возмездие! Тем, кто заслужил этого! Тем, по ком плачет король, ваш нынешний сеньор! Я просил у вас помощи! Которую вы могли организовать просто по-соседски — мы всё ещё рядом, живём бок о бок, и нам всё ещё нечего делить!
— Но вы — НАПАЛИ!!!
Сделать паузу и хапнуть ртом воздуха. Ибо повело. Хватит, пора заканчивать, иначе сорвусь и спалю тут всё и вся.
— А потому не спрашивайте у меня, почему я отдал приказ не брать пленных. — Немного отпустило, но руки всё ещё дрожали от эмоционального накала. — Я не брал их потому, что сволота, решившая убить соседа, попросившего помощи, иного не достойна. А ещё потому, что это — ваше наказание за грех. Ибо сказал господь, что есть грех гордыни, и вы поддались ему, посчитав себя достаточно могущественными, чтобы быть неблагодарными. Это ваш грех сеньоры, ваша гордыня! А раз так — все вопросы задавайте себе.
Гул, выкрики с мест — плевать. Но пока площадь гудит — нельзя говорить со сцены. Правило КВН. Бывал на репетициях нашей команды. Сам не играл, но репетиции изнутри видел, и кое-каких правил нахватался. Например, на сцене говоришь только в зал, а остальные смотрят на тебя, акцентируя внимание, хотя по тексту ты говоришь как раз им. И никаких монологов во время реакции зала — не услышат, только перебьёшь волну, будет хуже.
— Спешу сообщить вам, что следствие в основном закончено, и завтра с утра все виновные будут повешены. Здесь же, на этой площади, — махнул я рукой на виселицы. Снова гул, теперь удовлетворённый. — И ещё хочу сообщить, что пытки и допрос главного обвиняемого мы приберегли, как самое вкусное. И сейчас допрос вашего бывшего бургомистра Варга будет вестись здесь, на этом месте, — топнул я ногой по «сцене», или как её назвать — отсюда на народных собраниях (их редко но собирают) выступают ораторы, отсюда глашатаи орут указы короля и приказы магистрата.
