не выверну им кишки. Пока тут в больничке оттягивался, за меня всю работу выполнили.
Впрочем, отец умеет карать. Знает как причинить максимальную боль. Это приносит слабое облегчение. Даже не сомневаюсь, что каждый из виновных получил свое по полной программе, пожалел, что раньше не сдох, не застрелился. Никто не смеет переходить дорогу Багровым. Никто. Пусть каждая тварь это запомнит.
- Было поздно, чересчур поздно, - бормочет Льдинка. – Я поняла, что не успею убежать, не выйдет скрыться и… конечно, я попыталась вернуться обратно, но ты уже прикрыл меня, закрыл от пуль и назад толкнул, запер дверь.
- Все хорошо, - говорю я, поглаживаю ее живот, понимаю, что теперь и обнять страшно, тянет податься вперед, сжать, сгрести в объятья, но опасаюсь навредить. – Все будет хорошо. Теперь уже точно.
- Да, - она сама склоняется надо мной и целует.
Слышу как закрывается дверь. Осторожно. Плавно. Отец сваливает, и я ему благодарен. Нам с Льдинкой пора вдвоем побыть. А с ним я еще успею потолковать. Потом, явно не сейчас.
- Я люблю тебя, - шепчет она в мои губы. – Люблю. Люблю.
- Моя девочка, - аромат ее вдыхаю, вкус впитываю, всю поглотить желаю, сожрать, забрать целиком, внутрь, вглубь, под ребра впечатать. – Моя маленькая.
Игрушка? Нет. Женщина. Даже мой папаша признал правду. А он та еще циничная сволочь. Прожженный мерзавец. Но она и его умудрилась пронять. Продрала даже неисправимого подонка насквозь.
Ты укротила Зверя. Подарила ему дитя. Подарила мне… нового меня. Сильного. Стойкого. Пуленепробиваемого. Ты любовь моя.
Эпилог
- Давай лучше ты, - говорит Ник, отступая назад.
Боже. Мои губы растягиваются в невольной улыбке. В первый раз вижу, как он отступает назад и даже… как будто испуган? Очень стараюсь не рассмеяться. Держусь изо всех сил.
- А ты почему не хочешь? – интересуюсь ровно.
- Я, - запинается. – Еще посмотрю. Просто вот со стороны посмотрю, а ты мне хорошо покажи. Медленно. Осторожно. Я хочу понять тонкости процесса.
- Серьезно? – выгибаю бровь. – Думаешь, это настолько сложно?
- Выглядит именно так, - выпаливает он и хмурится. – Черт, можешь считать меня трусом или слабаком. Но блять, я реально боюсь.
- Никита, - произношу с осуждением. – Не выражайся.
- А что? – мрачнеет. – Думаешь, понимает? Запомнит? Он и не говорит еще. Разве сможет такое в своей крошечной башке удержать? Послушай, а это нормально вообще? Ну его форма головы. Она странная какая-то. В кино такого не помню.
- В кино редко показывают новорожденных детей, - мягко замечаю я. – Надеюсь, ты понимаешь, что наш сын немного изменится. Дети растут постепенно.
- Конечно, понимаю, - выдает он. – Не держи меня за идио… ну, в общем, понял я.
- Рано или поздно тебе придется это сделать, - заявляю спокойно. – Не волнуйся, здесь нет ничего сложного. Видишь?
Опять показываю ему как правильно пеленать. Ловит каждое движение. Хмурится все сильнее. Тяжело вздыхает. Господи, очень забавно наблюдать за его переживаниями.
- Мне нельзя его трогать, - бросает отрывисто. – Такой крошечный. Я ему точно что-нибудь сломаю. Тут и давить не надо. К нему только твоими маленькими пальчиками прикасаться можно. Мои грабли покалечат.
- Ты будешь нежным и осторожным, - отвечаю вкрадчиво. – Ты все умеешь, если захочешь. И ты очень быстро обучаешься. В следующий раз сам запеленаешь.
- Тогда врача вызовем, - заключает нервно. – Пусть на стреме стоит.
- Ник, - ловлю встревоженный взгляд.
- Чего? – хмыкает. – Это же не на ринге всяких придурков поколачивать. Дело опасное и серьезное. Лучше подстраховаться. Вдруг я какое повреждение…
- Не будет никаких повреждений, - заверяю его.
- Откуда ты можешь знать?
- Мать чувствует все, что касается ее ребенка.
- Ладно, - вроде соглашается. – Попробую.
Опять подходит ближе. Любуется нашим малышом. Улыбается. Господи, он так ему улыбается, по-особенному. Склоняется, изучает очень внимательно.
- Глаза твои, - заключает тихо. – Синие-синие. Вроде холодные, но изнутри горят. Вот выражение глаз точно твое. А с остальным все понятно.
- Цвет глаз может измениться, - говорю я.
- Нет, не хочу, - сдвигает брови. – Зачем?
- Это природа, - улыбаюсь. – Но посмотрим. Может, действительно останется точно как сейчас, может ничего и не изменится.
- Пусть остается, - замечает, затаив дыхание. – А знаешь, на кого еще он похож?
- На кого?
- Я по ходу псих, - усмехается. – Но понимаешь, он и правда очень похож на Кота, хотя я никогда Кота настолько маленьким не видел, ни в жизни, ни на фото. Глаза у него были совсем другие. Да все другое. Наш малыш ведь родился крепким. Здоровый. Боевой.
- Хочешь, назовем его Костей? – беру Ника за руку, сжимаю. – Красивое имя.
- Нет, - отрицательно мотает головой. – Это имя не принесло счастья. Надо другое придумать.
Отходит в сторону, привлекает меня к себе, заключает в жаркие объятья. Обдает своим теплом, укрывает от всего мира, защищает, оберегает.
- Знаешь, я просто смотрю и понимаю, - медлит. – Наш сын. Ты. В общем, вы… черт, даже не соображу, как сказать.
- Ты себя простил? – роняю чуть слышно. – Кот больше не приходит. Не зовет тебя. Ты чуть не погиб. Был готов отдать свою жизнь. За меня. И ты даже не подозревал, что сразу две жизни спасаешь, когда вперед бросался. А тогда, в твоем прошлом, тогда ведь тоже две жизни было. И ты словно заново все испытал, прошел и прожил, только сумел главное исправить, сумел сохранить нас и себя спас.
- Это ты меня спасла, - склоняется, с шумом втягивает воздух, вдыхая аромат моих
