ответил Талел.
— Чушь!
— Циклоп. Ты это знаешь. Все мы знаем. Просто не желаем признать.
— Циклоп?!
Руки Газаль-руза бессильно упали вдоль тела.
— Подмастерье? Никчемный служка Красотки?!
— Или монстр, которого мы знаем под именем Циклопа.
Тобиас Иноходец сам не заметил, как ноги — здоровая и увечная — понесли его к чародеям, собиравшимся вокруг Амброза. Слуги опасливо сгрудились в отдалении, перешептываясь. Никто не хотел стать мишенью для гнева разъяренных хозяев.
— Бред! Циклоп не маг!
— Даже не ученик!
— Такое никому не по силам!
— Тогда почему вы обвиняете нашего брата Амброза?
Упала тишина. Лишь свистел, набирая силу, ветер, облизывал выщербленные стены башни; обещал скорую пургу. И в тишине раздался смех. Не вставая, Амброз Держидерево смеялся — все громче и громче. Задыхаясь от хохота, он поднял руку. Палец, похожий на сучок, уперся в грудь Газаль-руза. Газаль попятился, закрываясь; скрежетнули друг о друга бесполезные перстни.
— Примеряйте мою шкуру, братья! — хохот превратился в слова. — Примеряйте! Ты, Газаль, теперь — я! И ты, Осмунд — я. И ты, Тобиас…
Палец указывал на каждого по очереди, утверждая приговор.
— А ты — кто?! — рявкнул в ответ Газаль-руз.
— А я — никто! Меня нет.
— Издеваешься?
— Я уже умер, но еще не родился…
Амброз внезапно умолк, выковырял из снега серый камешек и принялся изучать его, потеряв к собратьям-магам всякий интерес.
— Свихнулся, — мрачно констатировал Осмунд.
— Притворяется!
— В любом случае, он не мог сделать то, чему мы были свидетелями.
— А Циклоп мог?!
— Когда творится безумие и происходит невозможное — разгадка должна быть такой же. Безумной и невозможной.
Лишь потом, видя, что все уставились на него, Тобиас Иноходец сообразил: это сказал он. Слова родились без долгих раздумий, оформляя смутную мысль на ходу, по мере произнесения.
— Ты умнее, чем кажешься, брат Тобиас, — Талел разрушил колючую, неуютную паузу. — Я согласен с тобой. Вы все ощущаете, что магия едва теплится в вас? Что сил едва хватит на простенькое заклятие? Все видели, как менялись камни в перстнях и жезлах? Как менялся камень башни Красотки? Как менялся облик Циклопа? Как сквозь него проступал облик покойницы-Инес? Как чары Амброза выворачивались наизнанку? Теперь скажите: кто из нас способен на подобное?!
Тишина. Свист ветра.
— Никто!
— Это наваждение!
— И тем не менее, мы это пережили. Все видели Око Митры во лбу Циклопа?
— Да!
— Король Камней!
— Ты хочешь сказать, что с его помощью…
— Какой-то служка…
— Неуч!
— Обычный человек…
— Один — против всех нас?!
Расколись небо надвое, явись из сияющего разлома великий Митра и светлая Иштар, встань земля на дыбы, извергнув из себя орды Ушедших — и тогда маги, собравшиеся у башни Инес ди Сальваре, не испытали бы большего потрясения. Мироздание трещало по швам, рушились основы вечного порядка. Из Внешней Тьмы в трещины заглядывало, злорадно скалясь, Неведомое. То, чего нет, не должно быть! То, что не имеет права на существование. Да, маги не всемогущи. Чародея можно убить стрелой или ядом, его способен одолеть отряд мечников, демон, чудовище или другой, более сильный маг. Но чтобы скромный служка управился с сонмом опытнейших чародеев, даже прибегнув к помощи сколь угодно могучего артефакта — этого не могло быть, потому что не могло быть никогда!
Осознать и принять свершившийся факт было для магов стократ болезненнее, чем терпеть телесные муки. Неудивительно, подумал Тобиас, что Амброз повредился рассудком. Все-таки он принял на себя первый удар…
— Позор, — с отчаянием выдохнул Осмунд Двойной.
Слово было произнесено. И услышано.
— Если об этом узнают наши собратья…
— …герцоги и короли…
— …ювелиры и оружейники…
— …воры и прачки…
— …нищая шелупонь…
Голоса магов, способные греметь, сотрясая небеса, сейчас были подобны шелесту осенних листьев. Все и без лишнего шума понимали, что стоит за сухим, мертвым шорохом слов.
— Мы будем молчать до самой смерти.
— И после.
— Никто ничего не узнает…
— Мы будем молчать. А они?
Осмунд слегка качнул головой, и все догадались, о ком говорит Двойной. Слуги. Они сгрудились поодаль, пряча лица от колючего ветра. Ждали распоряжений хозяев. Еще не догадываясь, каков будет последний приказ. Тобиасу было жаль своего Феликса. Он привык к пройдохе. Где найти другого, столь же расторопного слугу? Да еще обученного грамоте. И все же Осмунд прав: рисковать нельзя.
— Согласен.
— Согласен.
— Согласен…
Кто-то молча кивнул.
— Сначала пусть разожгут костры и приготовят еду. Нам надо решить, что делать дальше. А здесь холодает. Да, еще жаровни в шатрах…
Талелу хорошо, вздохнул Тобиас. Он-то явился на Дни Наследования один! Впрочем, маг-калека не сомневался: толстяк-некромант без колебаний умертвил бы хоть сотню лишних свидетелей. Слуг, учеников, родичей. В чем-чем, а в этом у жреца Сета имелся большой опыт.
2.
Укрыться от зимы в башне — что сделал бы любой бродяга, окажись он поблизости от жилья — никому и в голову не пришло. Одна мысль о таком поступке рождала безотчетный ужас. В ушах магов до сих пор стоял вопль жуткого, изменчивого существа — полу-женщины, полумужчины — с обнаженным мозгом и камнем, пульсирующим во лбу:
— Это моя башня!
Его — ее?! — крик, и бессилие, когда чары уходят водой в песок. В песок, которым стали гранит и сланец башенного крыльца. В песок, что заполнил жилы взамен крови и силы, сомкнулся над взыскующими наследства, погребая под дикой тяжестью, гася сознание и лишая надежды. Да, понимали маги. Мы выжили. Но нам уже не быть прежними. Что-то сломалось, изменилось, расстроилось в телах и душах. Песок — будь он проклят! — в часах, отмеряющих срок жизни, сыпался все быстрее и быстрее. Скоро его не останется совсем…
А в часах Древнего песок закончился.
Они хотели похоронить Максимилиана, как подобает, отдав последние почести старейшине волшебного цеха. Но хоронить Древнего не пришлось. Тело растаяло само, изошло зыбкими тенями вместе с одеждой. Так выкипает вода в котелке, забытом на огне, без остатка обращаясь в пар. Наверное, Древний слишком давно кутался в теневую кисею, утратив точное представление: где плоть, где тень. Лишь несгибаемая воля удерживала его в человеческом облике. Когда же воля иссякла, тени заклубились над трупом, высвобождаясь, тело Древнего обратилось в распадающийся клубок сумрака, стаей траурных лент вознеслось над башней — и растворилось в низких тучах. Где теперь обреталась душа Максимилиана, не сказал бы никто, даже Талел Черный, искушенный в мрачных тайнах посмертия.
К счастью, шатер Древнего — самый просторный из всех — остался на месте. Ежась от холода, кутаясь в шубы и плащи, пряча лица от секущего ветра, чародеи понуро брели к жилищу мертвеца. Время от времени кто-нибудь останавливался и оглядывался через плечо на башню Инес. Мнилось: в любой момент оттуда может ударить
