де Ридфор, кривя рот в брезгливой ухмылке, — и потому помыслы изменника мне неведомы. Очень жаль, что у меня с собой нет его грамоты, а то бы я показал её вам и вы бы во всём сами убедились. Клянусь белым цветом своего плаща и красным крестом на нём!
— Нет нужды в клятвах, мессир, — усмехнулся магистр Госпиталя и, указав на мусульман внизу, добавил: — Я уже и так во всём убедился без всякой там грамоты.
— Вот и отлично! — воскликнул мэтр Храма и, обращаясь уже ко всем собравшимся, сказал: — Видите вон тот зелёный шатёр на краю лагеря агарян? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Это шатёр принца аль-Афдаля, наследника Саладина. Мы атакуем всей силой, захватим сына султана и привезём его в Иерусалим!
Магистр ордена иоаннитов покачал головой и щёлкнул языком, демонстрируя таким образом, что далеко не разделяет оптимизма коллеги:
— Едва ли нам удастся преуспеть в этом предприятии. Разумеется, мы не боимся смерти, но, полагаю, оставшись в живых, могли бы ещё послужить на благо латинян.
— Верно, мессир! — поддержал Рожера марешаль Храма Жак. — Тут по полсотни язычников на каждого из нас. Стоит ли так спешить расстаться с головой ради безнадёжного дела? Даже если мы и сумеем захватить принца, язычники всё равно догонят нас, их кобылы бегают быстрее наших дестриеров.
Ах, если бы белокурый храбрец и красавец Жак де Майи промолчал! Холодная уверенность магистра Госпиталя, скорее всего, перевесила бы горячую безрассудность его коллеги.
Жерар де Ридфор развернул коня так, чтобы иметь возможность смотреть в лицо марешалю, а потом сказал со всей надменностью, на которую только оказался способен:
— Ты так дорожишь своими прекрасными волосами, брат Жак, что боишься потерять их вместе с головой?
Обветренное лицо Жака де Майи побагровело. Выдержав издевательский взгляд магистра, марешаль, забывая о субординации ордена, с вызовом бросил своему господину:
— Ничтожество! Я отдам жизнь в битве, как подобает рыцарю, ты же оборотишь им тыл, как предатель!
Гранмэтр Храма вытянул руку, указывая на мусульман, и спросил:
— Вот как? Может, там покажешь свою удаль?!
Не дожидаясь ответа, он сжал шенкелями бока коня и, повернувшись к остальным спутникам, спросил:
— А вы как думаете, мессиры? Желаете драться, как подобает героям? Или, может быть, предпочитаете отступить, как трусы?! Ступайте и объявите всем рыцарям, что тот, кто сумеет захватить принца Малькафдаля, получит из казны ордена Храма тысячу золотых! А два товарища, которые помогут ему в этом, по пятьсот!
Что тогда нашло на Жослена, он и сам, спустя многие годы, дожив до глубоких седин, не смог объяснить. Вероятно, во всём было виновато отрочество, проведённое бок о бок с рыцарем-монахом, служба и страстная мечта мальчишки пажа стать таким же, как его рыцарь, облачиться в белый, украшенный хищными красными восьмиконечными крестами плащ Молодому воину и в голову не пришло, что собрат Храма, мудрый и осторожный рыцарь Бертье, едва ли одобрил бы подобное поведение своего воспитанника. Между тем, прежде чем магистр Жерар закончил своё короткое обращение к собравшимся, Жослен что было мочи завопил:
— Да здравствует Храм! Le Baussant! Le Baussant! Le Baussant! Non nobis, Dominus, non nobis!
— Le Baussant! Le Baussant! Le Baussant! — немедленно подхватили тамплиеры, которые находились тут в подавляющем большинстве. — Не себе, Господи, не себе, но имени Твоему воздаём славу! Смерть язычникам!
Разногласия исчезли, теперь все присутствующие, те, кто одобрял план Жерара, и те, кто считал атаку на мамелюков безумием, не мешкая построили свои отряды. Ещё несколько мгновений, и ощетинившаяся копейными жалами рыцарская фаланга, пустив коней в галоп по отлогому склону, врезалась в массы неверных.
Приблизительно в то же самое время, когда Жослен Храмовник, не жалея связок, горланил своё «Le Baussant!» и «Non nobis, Dominus...», Балиан Ибелинский с товарищами подъезжал к крепости Ла Фев. Оказавшись в виду замка, он понял, что ошибался, когда думал, будто гранмэтр Храма окажется единственным тамплиером, с которым им придётся иметь дело во время нелёгкой миротворческой миссии, — палатки рыцарей, в строгом соответствии с правилами ордена установленные под стенами замка, являлись красноречивым свидетельством обратного.
Маленький лагерь тамплиеров оказался совершенно пуст, но что было ещё более удивительно, пустовал так же и замок: сколько бы ни бродили Эрнуль и другие спутники барона, обходя комнату за комнатой помещения крепости, стараясь обнаружить в ней хоть малейший намёк на судьбу обитателей, сделать это им не удавалось. Если бы не животные, разгуливавшие там как ни в чём не бывало, могло показаться, что некий очень страшный и очень могущественный колдун наложил на всё живое в Ла Феве какое-то заклятие. В одном небольшом зале Эрнуль нашёл двух рыцарей, однако узнать что-либо у них не представлялось возможным, поскольку оба находились при последнем издыхании.
Подождав какое-то время, сир Балиан, горя нетерпением, решил ехать в Назарет. Но не успели он и его свита проехать милю, как услышали конский топот.
— Всадник, государь! — встревоженно глядя на сеньора, произнёс Эрнуль. За последние час или два никто ни разу не говорил вслух, чего ждёт, но с течением времени все только больше уверялись, что ничего хорошего случиться не может. — Кажется, он один. Спешит...
Судя по стуку копыт, наездник не жалел коня и мчался во весь опор.
Впрочем, на сей раз неопределённость разрешилась быстро. Едва всадник сделался виден, все сразу же опознали в нём рыцаря, а приглядевшись, по кресту на белом табаре узнали тамплиера. Правда, разглядеть крест на ставшей красной от крови материи оказалось очень нелегко. Шлема на голове храмовника не было, а русые волосы потемнели и слиплись от крови и пота.
Останавливаться всадник не собирался. Едва приблизившись к Балиану и его свите, он закричал:
— Горе! Ужасное горе! Господь отвернулся от нас за грехи наши! Всё погибло! Все мертвы! Магистр Жерар и магистр Рожер пали в битве! Марешаль Жак тоже! Никто не спасся! Не ходите в Назарет! Сейчас неверные возьмут его! Их тысячи тысяч!
— Как это случилось? — крикнул барон Наплуза уже практически в спину не прекращавшему скачки рыцарю, но тот не ответил.
Несмотря на охватившее его сильное волнение, сеньор Балиан всё же приказал продолжить путь.
Прибыв в Назарет, барон нашёл, что дела обстоят несколько иначе, чем считал спасшийся тамплиер. Магистр Госпиталя и марешаль Храма и правда пали в битве — Жак де Майи не привык бросать слов на ветер,
